Есть много общего у самоваров и паровозов. Инженер отметит схожую энергетику, художник — удивительную выразительность форм, историк — синхронность взлета и отмирания. Филолог, возможно, обратит внимание на то, что самовар мог бы называться пароваром, а паровоз — самовозом. Впрочем, не исключено и общее для обоих имя — паровик. Да и соперник у них оказался один. Кончился век пара, наступил век электричества, и они были обречены. «К чему напрасно спорить с веком?» — мудро заметил классик. Но вот что примечательно. Перестав быть промышленной номенклатурой, паровоз и самовар стали символами. Только первый сохранился в благодарной человеческой памяти как символ технического прогресса, а второй — как олицетворение неторопливой спокойной жизни. В нашу бурную и нервную эпоху, полную тревожных ожиданий и обманчивых надежд, выставка самоваров оказывает такое же умиротворяющее действие, как сверкающий на солнце снег, улыбка еще не говорящего ребенка, серовская «Девочка с персиками». Среди посетителей, как правило, нет ни нашпигованных информацией знатоков, ни снобов. И хотя нет равнодушных, здесь не слышно обычных «выставочных» споров. Наверное, потому, что каждый вспоминает что-то свое, сугубо личное. Может, деревенское детство, добрую бабушку, наигрыши трехрядки, а может, семейное чтение за круглым столом, еще молодую маму, звуки рояля...

Девочка с персиками

В этой давно отшумевшей жизни самовар присутствует как неотъемлемый ключевой элемент, не только как аксессуар, но и как причина милых родственных сборищ.

Замечательное свойство самовара отвлекать нехитрой работой, втягивать в неторопливый ритм, врачевать чаепитием душевные ссадины, пожалуй, лучше всех описал Александр Блок:

Глухая тоска без причины И дум неотвязный угар. Давай-ка наколем лучины. Раздуем себе самовар! За верность старинному чину/ За то, чтобы жить не спеша! Авось, и распарит кручину Хлебнувшая чаю душа!

Самовар — на удивление уютное творение. Как тоненько подпевает он себе в начале работы, как сопит и пыхтит, требуя внимания в конце ее, как смешит ребятишек, передразнивая людские лица искажающим отражением сверкающих боков! И порой кажется, что придумали его не смекалистые мастеровые, а он сам, словно живое существо, развился из восточного кумгана или чайников продавцов сбитня, а потом осел в наших краях, полюбив российских водохлебов.

Случилось это сравнительно недавно — в XVIII веке. Самовары, чайники и другую медную посуду стали изготовлять на Урале и в Ярославле, в Москве и Санкт-Петербурге, в Вологде и Костроме. Но подлинной самоварной столицей по праву считается Тула. Местные оружейники без всякого шума осуществили конверсию, и Назар Лисицын в 1778 году основал на Штыковой улице первую самоварную фабрику. В 1808 Году их было в городе уже 8, в 1850 году— 28, в 1890 — 74. Возникли династии самоварных фабрикантов: Баташовы и Балашовы, Маликовы и Воронцовы, Леонтьевы и Сомовы. Каждая фабрика старалась придумать свой фирменный товар. И вот в ящиках, набитых соломой, повезли по городам и селам маленькие дорожные и огромные трактирные самовары, скромные мещанские и богато украшенные купеческие, дешевые массовые и штучные подносные. Безграничная фантазия мастеров особенно ярко проявилась в разнообразии форм. В выставочном зале «Тушино» буквально разбегаются глаза: здесь сверкают самовары «шары» и «бочонки», «вазы» и «рюмки», «банки» и «яйца». А сколько еще существует нестандартных шедевров! Вспоминается, например, «самовар-петух», изготовленный в память Всемирной Венской выставки 1873 года. Именно на нем выбита надпись, ставшая заглавием этой статьи. Всего выпускалосьтолько в Туле около 150 фасонов различных самоваров, а «тираж» их в начале века перевалил за 660 тысяч штук.

Тем не менее стоили они сравнительно дорого, так как работа мастеров требовала высокой квалификации. Начиналась она с наводки. На специальных наковальнях — «кобылинах» — замечательные умельцы формовали из спаянных медных листов фигурное самоварное тулово и два меньших цилиндра, образующих внутренний кувшин. Эта операция весьма трудоемкая, поскольку она проводилась в несколько этапов с промежуточным отжигом заготовок в горне. Спаянные части жаровой трубы («кувшина» после наводки травили кислотой, потом лудили. Лудильщик обрабатывал, кроме того, и внутреннюю часть самовара. Затем токарь полировал его. слесарь делал кран и ручки, сборщик подгонял отдельные части и чистил, а столяр вытачивал деревянные «хватки» и шишки. В подготовительных операциях участвовали литейщики, делающие земляные формы и отливающие ручки и краны, а также кузнецы, пробивающие на прессах фигурные отверстия конфорок, отдушников, поддонов.

В зависимости от господствующих вкусов менялся и внешний вид дорогого самовара. Сначала они носили отпечаток стиля рококо, потом тяготели к ампиру, а в конце своего существования не избежали влияния модерна. Но «внутреннее содержание» оставалось традиционным. Правда, в конце XIX века появился самовар керосиновый, а фабрика братьев Черниковых наладила производство самоваров с боковой трубой, что усиливало движение воздуха и ускоряло процесс кипения.

Самовары вошли в каждый дом, стали характерной чертой русского быта. Поэт Борис Садовской в предисловии к своему сборнику «Самовар» писал: «Самовар в нашей жизни, бессознательно для нас самих, огромное занимает место. Как явление чисто русское, он вне понимания иностранцев. Русскому человеку в гуле и шепоте самовара чудятся с детства знакомые голоса: вздохи весеннего ветра, родимые песни матери, веселый призывный свист деревенской вьюги. Этих голосов в городском европейском кафе не слышно». Возможно, в столь категоричном утверждении есть небольшой перебор. Но ведь и Ф. М. Достоевский придерживался того же мнения. Мы читаем в «Подростке»: «...Самовар есть самая необходимая русская вещь, именно во всех катастрофах и несчастиях, особенно ужасных, внезапных и эксцентрических».

Большинство самоваров погибло в застеи-ках Вторцветмета, однако некоторые из них выжили, перейдя на «электрическую тягу». Но без еловых шишек, лучины, нелепо торчащей трубы и раскочегаривания голенищем они что-то важное утратили в своем облике. Мне эти лже-самовары, умело воспользовавшиеся обстоятельствами «тушинские воры», кажутся предателями, спасшими свою жизнь ценой отступничества.

Именно к ним я отнес бы определение из словаря В. И Даля: «Самовар — водогрейный для чаю сосуд, большей частью медный с трубою и жаровней внутри». Те же самовары, что сохранились, как в заповеднике, на музейных полках, не были только водогрейными сосудами, они стали для своих хозяев «милыми спутниками», а потому, покидая выставку, я не счел кощунством адресовать к ним слова В. А. Жуковского:
Не говори с тоской: их нет, Но. с благодарностью: были.

Впрочем, надежды на возрождение традиционного самовара окончательно не потеряны. Возможно, вздорожавшие энергоносители и психологический неуют вновь заставят нас вспомнить о нехитром устройстве, которое отогревало поколения русских людей не только физически, но и душевно.