Миновала осень, и лес стал прозрачным, и слышно в нем далеко. Скрипят на разные лады под ветром деревья, стучат друг о друга оголенными ветками, ночами еще похохатывают черноглазые неясыти, днем сойки покрикивают, синицы и поползни посвистывают, да с раннего утра стучат-колотят лесные мастера — дятлы. По их стуку не всегда угадаешь, который из пяти видов дятла, что водятся в лесостепных борах и дубравах, добывает себе корм или строит зимнее жилье, но чаще всего это бывает самый обычный и самый известный большой пестрый дятел.

В лесу, где нет. больных деревьев, этот дятел жить не станет. Не потому, что голодно, а потому, что построиться негде. Негде птенцов выводить, негде ночевать, негде в непогоду отсидеться. И даже самый упорный и усердный не возьмется выдолбить дупло в здоровом дереве самой мягкослойной породы. Опытная птица по звуку определит, что не стоит даже кору ковырять на таком стволе. Но если древесина уже тронута грибом, если внутри дуба вместо «железного» ядра — трухлявая начинка, дятел найдет такое дерево и, пробив живые слои заболони, выдолбит в нем глубокое семейное дупло весной или — для себя одного, помельче — осенью.

Пестрые дятлы из числа немногих птиц, кому дом нужен всю жизнь, а не только на несколько недель, пока выводят птенцов. Ни один из них, даже в теплую июльскую ночь, не будет ночевать под открытым небом. В осеннее же ненастье, в дождливую зимнюю оттепель дятлов в лесу не слышно и не видно, потому что терпеливо сидят они в сухом жилье, пережидая холодный дождь и предпочитая немного поголодать, нежели потом сушить перо собственным теплом.

Семейное дупло рубит, как правило, самец, начиная работу в первый же погожий день весны. И самое трудное в этой работе, пожалуй, начало. Потом, когда дятел доберется до больной, полуистлевшей части ствола, дело идет быстрее. Забравшись внутрь, птица легко откалывает мягкие щепочки, потом, высунувшись и оглядевшись по сторонам, выбрасывает их к подножию дерева. По этой россыпи в светлом весеннем лесу легко найти свежее дупло.

Потом ее скроют травы, потемнеют сами щепочки, но отыскать дом нашего дятла будет еще проще: непрерывным, громким стрекотанием выдают его место птенцы. Еще не одевшись пером, тихонько и неразборчиво верещат они на дне дупла, и это верещание слышно сквозь ствол как несмолкаемое шипение. Подрастая, дятлята цепляются за стенки жилья поближе к выходу, и оттуда раздаются звуки, слышные в тихую погоду шагов за двадцать. Они похожи на приглушенный и не очень четкий стук не совсем исправной швейной машинки. Наконец, рослый, в полном наряде красноголовый птенец высовывается из круглой дыры и, не закрывая рта, кричит на все урочище. Впечатление такое, что сидящие под ним в темноте и духоте остальные дятлята, голодные, истязают его из последних сил, чтобы скорее освобождал место им. Взрослые дятлы и без того хорошо знают дорогу к своему дуплу, но истошные крики птенцов не только торопят их носить корм быстрее, но, наверное, служат им как постоянно включенный звуковой маяк.

В пищу птенцам идет всякая мелкая живность, которую дятлы могут собрать со стволов, с веток и даже с травы: жучки, гусеницы, ночные бабочки, которые днем смирненько сидят, на коре,— разная тля, пауки. Кое-кого ловят даже в воздухе: гусениц листовертки, спускающихся на паутинках с начисто объеденных крон, медлительных, длинноногих комаров-карамор, крылатых муравьев... И хотя корма дятлы приносят сколько может уместиться в клюве, голодный крик птенцов не прерывается ни на минуту. Поэтому нет у родителей возможности ковыряться в стволах, ибо этой работой только себя прокормить можно.

Пока птенцы не покинут дупло, заботы по дому выпадают больше на долю дятла-отца, чем матери. Он и ночует с детьми до их вылета, и кормить утром начинает раньше, и за чистотой в дупле следит лучше, и, если придется, защищает дупло от скворцов-захватчиков. Когда сидение птенцов в дупле подходит к концу, вид у дятлов-родителей еще бодрый, но внешность потрепанная: почти на треть стерлись за год хвосты, от частого лазанья в дупло побилось перо на боках и крыльях, а на груди — еще зимой, на «кузнице», где  расколачивает дятел шишки. К тому же больное дерево нередко начинает источать по краям дупла липкий, сладковатый сок, от которого слипается и пачкается оперение даже на голове. Зато когда к концу лета взрослые перелиняют, и они сами и их птенцы-слетки — одни из самых нарядных пернатых обитателей леса. Но только раз в году, весной, дятел показывает свою красоту в полном блеске: медленно, как только можно, летит птица между стволами на высоте вашего роста, поставив торчком жесткий хвост и распушив алые перья под ним наподобие пышного, яркого банта. В повседневной, рабочей обстановке эти перья не очень заметны, но во время брачных полетов они привлекают внимание, как свежий цветок гвоздики в едва ожившем, полубезжизненном лесу.

В самое трудное для птиц время дятлу-домоседу живется сытнее других, особенно там, где растет сосна. А сейчас дерево это шагнуло по песчаным левобережьям степных рек далеко на юг от тех мест, где росло испокон веку. Сосновые леса зеленеют на нижнем Дону, даже в песках северного Приаралья крепко стоят семидесяти- и столетние сосны. И не кто иной, как сосна, может кормить и кормит большого дятла девять месяцев в году, с июля до мая. У нее не бывает неурожаев, и нет иных потребителей вкусных орешков, кроме белки, клеста и дятла. Хватает всем: и зверьку и птицам. Лишь через лето после могучих засух, какие были в 1946 и 1972 годах, не родит сосна, и тогда покидают ее леса все до единого большие пестрые дятлы, потому что зимой в чистых сосняках прокормиться им больше нечем. Тогда они по чернолесью, по ольшаникам пробавляются либо переселяются к человеку поближе, где есть чем поживиться на общих птичьих кормушках, а то и в мусорных ящиках.

Большие пестрые дятлы — великие умельцы по части разделки сосновых шишек, умение это передается но наследству и подкрепляется обучением в детстве. В трещину на вершине столба, в углубление, специально выдолбленное в стволе или на ветке, птица намертво затискивает шишку и разрубает ее клювом по восьми радиусам, извлекая из-под чешуек все до единого орешка. Уходит на это пять-шесть минут и шестьсот — восемьсот ударов клювом. А вся операция с одной шишкой: сорвать, закрепить, раздолбить — занимает до десяти минут. Поэтому в самые короткие дни зимы работает дятел на своей «кузнице» с рассвета до сумерек. Срубит с ветки шишку, принесет в клюве на «кузницу», прижмет грудью к стволу, выбьет двумя-тремя ударами пустую и, вставив целую, принимается за работу. Времени для отдыха нет и минуты. После снеготаяния под его деревом лежат сотни размочаленных, пустых шишек. А есть многолетние «кузницы», под которыми лежат такие вороха, что за раз на телеге не увезти.

Надо признать, что репутация большого пестрого дятла не совсем безупречна. В гнездовую пору не любят и боятся его мелкие лесные птицы — и те, что выводят птенцов в открытых гнездах, и те, которые растят свое потомство в дуплах. Правда, грабит дятел маленьких соседей лишь в холодные, дождливые весны. Но зато никто, как он, не обеспечивает поползней, синиц, удодов, горихвосток, мухоловок и свою родню — вертишеек надежным жильем. Зимой, сбивая с сухостойных деревьев большие куски коры, он малость подкармливает свою временную синичью свиту. А с первого дня весны, когда начинается сокодвижение у кленов, и до зеленения березы угощает он березовой и кленовой пасокой лазоревок, зябликов, зарянок, щеглов. И за все эти добрые дела можно простить те нечастые беды, которые случаются по его вине в весеннем лесу.

Фото Б. Нечаева