Длиннее и светлее становятся дни, больше у птиц свободного от поисков корма времени. Играют над высокими зданиями вороны, млеют в лужицах талой воды голуби, звенят обласканные ярким солнцем синицы, словно позабыв о кормушках. За низенькой изгородью сквера, на ветках густой сирени греется воробьиная ватага. Какие подремывают, какие перо перебирают, какие по сторонам поглядывают и чимкают негромко: все, мол, спокойно. Рядом автобусная остановка, идут и стоят люди. Спокойны воробьи. Однако стоит человеку обратить на куст внимательный взгляд, как разом обрывается мирный птичий говорок, и все, кто спал, кто чистился, кто в другую сторону смотрел, настораживаются, как один. Еще один взгляд, одно подозрительное движение, и стайка перелетает подальше и повыше.

Смел и осторожен, находчив и сообразителен, памятлив и общителен наш постоянный сосед — домовый воробей. Он не ищет уединения и не терпит одиночества. Его стихия — городские кварталы и сельские улицы, где он знает все и всех. Но живя тысячи лет бок о бок с человеком, используя все выгоды этого соседства, воробей остается дикой и недоверчивой птицей. Научившись пробираться на зиму в здания вокзалов, крытых рынков, больших магазинов, он ведет себя в закрытом помещении еще более уверенно и смело, чем под открытым небом, и живет до весны припеваючи. Опасаются воробьи лишь больших открытых пространств и воды и суши. Поэтому и поля они грабят только с краев, чтобы иметь возможность при малейшей тревоге быстро спрятаться в ближайшей лесополосе. И воду либо облетают по-над берегом, либо перелетают ее над мостами и дамбами.

Повсюду в обиходе слывет домовый воробей чуть ли не самой драчливой и скандальной птицей. Хотя обычно за драки принимают шумное и торопливое токование, которое можно видеть и слышать в любой сезон чуть ли не каждодневно. В хорошую погоду — чаще, в ненастную — пореже. Прекращается оно лишь дважды в году: когда надвигается шапка зимы, да в конце лета, когда взрослые птицы меняют наряд.

Это уличное «сватовство» тем быстрее и шумливее, чем больше птиц участвует в нем. Когда токует один самец без соперников и зрителей, он робко держится поодаль избранницы, кружа вокруг нее с однообразным чимканьем. Приспустив крылья, приподняв хвост и припадая грудью к земле или к веткам, он ненавязчиво старается обратить ее внимание на себя. Если токуют сразу двое, то, не проявляя никакой неприязни друг к другу, оба смелеют и скачут почти рядом с самкой, которая никогда не бывает пленена таким вниманием и рассерженно делает угрожающие выпады в сторону то одного, то другого поклонника. Одновременное токование троих самцов да еще при десятке зрителей действительно похоже на драку без правил. Каждый дергает самку за крылья, за хвост, за перья спины. Та, никогда не проявляя благосклонности в открытую, едва успевает отбиваться, но, не выдержав столь напористого ухаживания, стремительно улетает.

Домовые воробьи — выходцы из теплого Средиземноморья, но этим трудно объяснить такое всесезонное токование. Дело скорее всего в том, что у этого вида существует постоянная нехватка взрослых самок, и каждый холостой самец стремится создать семью, как только появляется хотя бы малейший намек на эту возможность. Как-то в конце зимы, в дни с хорошей погодой, было пересчитано более десяти тысяч воробьев. И повсюду — в селах и в больших городах самцов было больше, чем самок. А для огромной территории центра европейской части России оказалось, что в среднем на каждую сотню воробьих перед началом гнездования приходится более ста пятидесяти воробьев.

Но без ссор и драк воробьиная жизнь все же не обходится. А на общих ночевках вечерами разыгрываются прямо-таки безобразные сцены. Тысячами еще засветло слетаются воробьи на облюбованные деревья, но успокаиваются и засыпают уже после наступления темноты. В сплошном гаме птичьих голосов преобладает рассерженное верещание. Собираются вместе вроде бы все свои, но мира нет. На каждой ветке находятся задиры, которые постоянно ищут ссоры, которым не по душе ни один из соседей. Располагаясь на ночь под открытым небом, воробьи даже в самую стужу не садятся крыло к крылу — выдерживают такой интервал, чтобы с места не дотянуться до соседа клювом. Но кому-то этого мало, и они с угрозой требуют от соседа, чтобы отодвинулся подальше (а куда двигаться, если с другой стороны сидит такой же воробей?!). И если предупрежденный не освобождает место, его просто-напросто сдергивают с ветки за хвост или крыло. Да еще подержат в таком положении на глазах у остальных.

И в семейной жизни поведение домового воробья не укладывается в тесные рамки жесткого стандарта. Взять хотя бы сооружение гнезда. В многочисленном семействе ткачиковых воробей далеко не самый искусный строитель, и для определения внешнего вида его гнезда больше всего подходит слово «ком». Это действительно ком, свалянный из травинок, мочала, тряпочек, перьев и чего угодно еще, что можно было подобрать поблизости. Некрасиво гнездо снаружи, зато надежно, тепло, уютно и чисто внутри. А место для него найдется всюду: в дупле, под жестяной или шиферной крышей, за наличником окна, в скворечнике, в гнездах воронка и белого аиста, в норке береговушки или щурки, в бетонном столбе и где угодно еще. Находчивые птицы затискивают гнезда между водосточными трубами и каменными стенами, между защитными решетками и кожухами механизмов, в буквы световых реклам. А чем южнее, тем чаще строят жилье открыто, на ветках деревьев.

Гнездо может быть построено самцом, самкой или обеими птицами совместно. Ранней весной первое гнездо может сложить и холостой воробей-одиночка. Но, обзаведясь семьей, такой не принесет для второго, летнего гнезда ни перышка. Самка все сделает сама и быстро и умело. К тому же не на каждое гнездо приходится тратить одинаково силы и время. В пустой скворечник надо натаскать пакли, перьев, соломинок вдесятеро больше, чем в тесное, лепное гнездышко воронка. Постройки этих ласточек воробьи захватывают охотно, если только отверстие летка позволяет забраться внутрь. И коли воробей уже залез в гнездо, ни один воронок не посмеет чем-либо помешать захватчику.

Сами же воробьи, особенно самцы, умеют постоять за свое жилье и смело бросаются на захватчика, который и крупнее и сильнее. Черного стрижа не всегда спасают крылья, скворцу удается вырваться лишь на земле, куда он падает вместе с вцепившимся в него воробьем. А на повторную встречу с разъяренным воробьем решится уже не каждый.

Среди сухопутных птиц немало заядлых купальщиков, но таких, как воробей, надо поискать. Кто еще полезет в случайную лужицу или ручеек в морозный день? А воробьи плещутся в холодной воде прямо с утиным восторгом. Бывает, что перо смерзается на купальщиках, и им не удается взлететь даже на ближайший подоконник. Купаются в воде любой чистоты, лишь бы это была вода. Купаются в свежем снегу, в пыли и песке, в печной золе, в саже и толченом кирпиче. Поэтому и попадаются на глаза возле шинных или кирпичных заводов черные или красные воробьи.

А в эти предвесенние дни начинает меняться не только поведение, но и внешность воробьев-самцов. Наряд самок остается таким же, каким был осенью, а у самцов обламываются, крошатся тусклые края и кончики мелких перьев, и черноватое становится черным, коричневатое — коричневым, поношенное платье — красивым убором. Исчезает зимняя желтизна на клюве, и у каждого он становится угольно-черным.