Человеческая память обладает странным свойством: порой в ней пропадают большие и важные события и застревают случайные, мелкие эпизоды. Так, например, я до сих пор помню кадры из какого-то увиденного в детстве, тогда еще немого кино.

...Поперек каменистой горной тропинки лежит павшая лошадь, останки которой пожирают незнакомые мне крупные птицы. Лошадь уже объедена так, что обнажились ребра. Неожиданно из-за скалы появляется человек с ружьем, в накинутой на плечи бурке. Потревоженные птицы покидают добычу. Проводив их взглядом, охотник подходит к трупу лошади, забирается в полость между ребрами и накрывается сверху буркой. Теперь он незаметен даже с близкого расстояния. Через некоторое время птицы возвращаются и продолжают прерванную трапезу. Выбрав удобный момент, находящийся в засаде человек хватает одну из них снизу за лапы. Пытаясь освободиться, птица яростно машет огромными крыльями, но ловец крепко держит ее в руках...

О том, что это были грифы, я узнал позднее, когда увидел их на картинке в книге Альфреда Брема «Жизнь животных». Тогда я, конечно, и представить себе не мог, что со временем стану зоологом и сам встречусь с этими хищниками.

Слово «гриф» происходит от латинского — грифус. Так древние люди называли легендарную птицу с орлиными перьями, крючковатым клювом и длинным телом. Ученые-орнитологи именуют ее черным или серым грифом (по-латыни — Aegypius monachus, поэтому птицу иногда называют и черным монахом).

Гриф — самая крупная птица нашей фауны. Шутка ли! Размах его крыльев достигает почти трех метров. Размерами он превосходит даже таких крупных пернатых хищников, как орел, беркут и бородач. Несмотря на свою силу, грифы не охотятся активно, как другие хищные птицы, а предпочитают питаться падалью. В
Приаральской пустыне, где мне довелось их наблюдать, они встречаются чаще всего поодиночке, сидящими на глинистых обрывах, скалах, геодезических вышках и других возвышающихся над местностью объектах. Одиночный гриф — птица осторожная, редко подпускающая человека на расстояние ружейного выстрела. В стаи «монахи» собираются лишь в небе, когда заметят добычу, или когда пожирают ее на земле. Во время кормежки птицы становятся менее осторожными. Скопление грифов на добыче — зрелище впечатляющее.

...Однажды, спустившись с западного склона Мугоджарских гор, мы ехали на автомашине по плоской, как стол, опаленной солнцем равнине. Жара. Безлюдье. Кругом ни кустика, ни деревца. Езда по скучной однообразной дороге вызывала дремоту. И вдруг сонливость как рукой сняло. Далеко впереди замаячили какие-то темные фигуры, напоминающие людей, столпившихся вокруг неподвижно лежащего крупного предмета.

Остановив машину, я взглянул в бинокль и не сразу поверил своим глазам. Уж очень это было похоже на сцену из того давнего кино. На обочине дороги лежит павшая лошадь, ее облепили грифы. На нас они и глазом не ведут. Выйдя из машины, я медленно, шаг за шагом, приблизился к ним, чтобы получше их рассмотреть. Грифов более трех десятков, среди них несколько белоголовых сипов, хорошо заметных по белой окраске шеи и головы. Пиршество в самом разгаре. Одни отдирают мясо снаружи, другие копаются во внутренностях. Некоторые уже насытились, дремлют поодаль, стоя на земле. Вид у них степенный, внушительный. Со сложенными крыльями, образующими широкие плечевые выступы, между которыми торчит маленькая голова с загнутым клювом, они напоминают облаченных в бурки кавказских абреков.

Несколько птиц отдыхают полулежа, подложив под себя одно крыло. Другие, взъерошив перья, подставив ветру полураскрытые крылья, стараются таким образом избавиться от жары. В отличие от тех, которые кормятся, они уже успели почистить перья, поэтому выглядят более или менее опрятно, а некоторые даже франтовато.

Нетрудно представить, какой неряшливый вид имели бы грифы после каждого такого обеда, если бы о их внешнем облике не позаботилась мать-природа: у грифов и сипов, в отличие от других хищных птиц, голова и шея покрыты не перьями, а легким пухом. И они меньше пачкаются при поедании падали.

Легкий ветерок ударил в нос мерзким запахом падали. Я невольно отпрянул в сторону. Птицы встревожились. Отталкиваясь сильными ногами от земли, взмахивая одновременно огромными крыльями, они грузно, словно тяжелые самолеты, поднялись в воздух.

Грифы очень прожорливы. Специалисты утверждают, что два-три грифа за каких-нибудь полчаса могут полностью объесть труп взрослого сайгака. Как быстро они управляются и с более крупными животными, мы убедились на этот раз сами: когда через пару дней возвращались назад, от лошади остались лишь кожа да кости.

Способность грифов поедать трупы была замечена древним человеком и своеобразно им использовалась. Побуждаемый постоянно возникающей необходимостью куда-то девать умерших соплеменников, человек стал поручать мертвых «заботам» грифов. Этот обычай был отмечен у ряда народов мира: тувинцев, тибетцев, индусов. Так поступают и ныне последователи религиозного учения Заратустры. Неудивительно, что ряд древних религий представляет грифов священными птицами. Главные божества в Вавилонии, Ассирии, Древнем Египте наделялись головой грифа, он же был изображен и на нагрудном украшении фараона Тутанхамона.

... Как-то в начале мая мы стояли лагерем на берегу реки Тургай. Впереди к северу открывался безлюдный простор, окаймленный у горизонта чинком Челкар-Нура.

— Грифы! — крикнул кто-то. Все как по команде подняли вверх головы и стали следить за их полетом. Так мы поступали всегда, зная, что появление их несет за собой какую-нибудь интересную информацию. По «наводке» глазастых «монахов» нам не раз приходилось обнаруживать волков в то время, когда они пожирали свою добычу. Здесь можно было вести наблюдения за особенностями питания серых хищников, контактами их с другими животными — обычными спутниками волчьих трапез. Однажды таким образом мы обнаружили зарезанного волками верблюда, которого долго разыскивал знакомый нам чабан.

Интересно, что же заметили грифы на этот раз, кружась над грядой ближайших холмов? Нетерпеливый Федя, наш экспедиционный шофер, не выдержав, побежал к вершине холма. Остановившись там, он замахал руками, подзывая нас к себе. Когда мы поднялись на вершину, взору открылась изумительная картина. Почти все огромное пространство котловины, расположенной среди холмов, было запружено несколькими тысячами сайгаков, собравшихся сюда, чтобы вывести потомство. Производимый животными шум заглушал все. В хаосе ревущих и мечущихся тел лежали на земле, вытянув шеи, новорожденные сайгачата. Некоторые из них вскакивали, делали несколько десятков шагов и тут же снова ложились. Среди этой однородной светло-коричневой массы зверей, гармонирующих по цвету с общим фоном окружающего пространства, тут и там выделялись, как изюмины в тесте белого пирога, темные силуэты грифов.

Спустившись вниз с вершины холма, мы подошли поближе. Сайгаки и грифы, каждый из которых был занят своем делом, на наше приближение почти не реагировали. Грифы пировали: послед, пуповина, неожившие или задавленные в толчее детеныши — все годилось в пищу. А один из грифов прихватил от жадности мокрого, только что появившегося на свет сайгачонка и попытался улететь с ним. Кто-то из наших для острастки пальнул в воздух, и гриф, вздрогнув от неожиданности, выпустил из когтей добычу и взмыл вверх. Будь на его месте орел, он вряд ли бы выронил поживу. У грифа же когти хотя и большие, но слабые, мало приспособленные для захвата, ведь обычно он лишь придерживает мертвую добычу.

«Монахи» обладают прекрасным зрением. Знаменитый исследователь Центральной Азии Н. М. Пржевальский писал: «Птицы по целым дням кружатся в облаках, так высоко, что, несмотря на свою величину, вовсе незаметны для невооруженного глаза. Однако с такого расстояния гриф может различить, что делается на земле, и, заметив падаль, около которой обычно копошатся вороны, сороки и коршуны, подтягивает крылья и, как бомба, падает сверху на поживу». Убедиться в этом мне представился такой случай. Однажды, во время очередного выезда в поле, я сидел на земле у входа в палатку и очищал от мяса череп недавно добытого кабана-секача, предназначавшийся для научной коллекции. Утомившись от долгой кропотливой работы, я решил немного размяться и отдохнуть. Взяв бинокль, я стал рассматривать местность вокруг. У самой земли порхали жаворонки, вдали среди зарослей саксаула спокойно пасся табунок сайгаков, вверху под облаками, высматривая добычу, кружилась пара грифов. Темные силуэты их с короткими хвостами и широкими пальцеобразно расходящимися на концах крыльев перьями четко выделялись на фоне голубого неба. Глядя на них, я вдруг подумал: а что, если попробовать поручить незаконченную препараторскую работу грифам? Недолго раздумывая, я отнес шкуру кабана подальше от лагеря, положил на нее полуочищенный череп, вернулся к палатке и стал наблюдать в бинокль. Грифы, конечно, заметили «подарок». Около получаса они продолжали кружиться, но уже постепенно снижаясь и суживая круг полета, а затем опустились на землю. Но сели они, как всегда, не прямо на добычу, а поодаль. Осмотрелись и потом только подлетели к шкуре. К концу дня птицы очистили череп так тщательно, что он вполне годился для экспонирования в музее.

Для меня до сих пор остается загадкой, как птицы могли извлечь из черепной коробки мозг животного? Не могли же они добраться до него через небольшое затылочное отверстие? Вероятнее всего, им помогли осы, зеленые мухи, жуки-трупоеды и другие многочисленные в пустыне насекомые.

Основные места обитания грифов на территории бывшего Советского Союза — горные районы Казахстана и Средней Азии. На Кавказе и в Крыму осталось всего два-три десятка гнездящихся пар, а по всей Европе — не более тысячи. Недаром гриф занесен в Красную книгу.

В поисках пищи «монахи» способны перелетать на значительные расстояния от мест гнездовий. Благодаря этому я имел почти постоянную возможность «бок о бок» встречаться с грифами в Приаральской пустыне, где они держались летом в большом количестве. Здесь они всегда обеспечены кормом за счет пасущихся в поле домашних животных и тысячных стад сайгаков. В местах концентрации копытных ведь всегда случаются падежи от болезней. Кроме того, здесь ежегодно проводится организованный промысел сайгаков, после которого немало остается чем поживиться любителям падали. Грифы настолько хорошо освоили этот щедрый для них кормовой район, что начали здесь иногда даже устраивать гнезда. Одно из них с двумя яйцами мы обнаружили на дереве, растущем среди глинистых обрывов-чинков Челкар-Нура. Пока это самая северная точка известных орнитологам гнездовий грифов.

Для каких-либо практических целей, кроме показа их в зоопарках, грифы не используются. Поэтому живыми их отлавливают лишь в редких случаях с помощью капканов, сетей, петель и других орудий лова. Что касается оригинального способа отлова грифов руками, показанного в старом кино, то он вряд ли практически применяется. Вероятнее всего, это была лишь импровизированная сцена, созданная режиссером на основе известного, практиковавшегося раньше индейцами Южной Америки способа добычи кондоров — птиц по внешнему виду и образу жизни похожих на грифов.