Вот уже пять столетий тайна самой прославленной картины всех времен и народов не перестает волновать зрителей...

Сам Леонардо относился к своему детищу с особым пристрастием. Иначе почему «Портрет Моны Лизы дель Джокондо» так и не попал к заказчику, почему мастер не пожелал с ним расстаться, продолжая снова и снова что-то переделывать, совершенствовать?

Едва ли не главная загадка – улыбка Джоконды: неуловимо-изменчивая, хитровато-ироничная и мудрая одновременно.

В своих исполненных очарования женских образах – по-детски игривой «Мадонне Бенуа» и овеянной счастьем материнства «Мадонне Лите»; трогательно хрупкой «Мадонне в гроте» и нервной утонченной «Даме с горностаем» – художник раскрыл разные грани женской сущности. В их ряду образ статичной, сдержанно-холодноватой, явно уступающей им в красоте Моны Лизы стоит особняком.

В то время как ни одна из героинь да Винчи не смотрит на зрителя, Джоконда неотступно следует за ним немного ироничным взглядом, заставляя вновь и вновь вглядываться в слегка прищуренные глаза, в ускользающий изгиб едва тронутых улыбкой губ (если рассматривать оригинал с разных точек, выражение ее лица, особенно улыбка, разительно меняются!).

Женщина-простота… Женщина-величие… Женщина-тайна…

Вот только какой известной лишь ей и ее создателю тайне улыбается она уже полтысячелетия?

Ни одно живописное творение не породило столько вопросов и легенд! Согласно одной из них, Леонардо был влюблен в свою модель. Поэтому, якобы, и не отдал портрет заказчику. Версия романтичная, но, увы, ничем не подтвержденная!

Возможно, заказчик сам отказался от портрета? «Мне представляется, что флорентийский негоциант... не узнал в мудрой богине свою молодую жену. Слишком величав и торжественен показался ему портрет», – предполагает известный искусствовед И. Долгополов.

И вот очередная сенсация: разгадана улыбка Джоконды! Она беременна! Действительно, лицо женщины, ожидающей ребенка, преображается. С одной стороны – округленность, одутловатость, с другой – неземное сияние, как бы подсвечивающее ее изнутри. Будучи ученым, Леонардо изучал внутриутробное развитие плода, делая вскрытия умерших беременных женщин, и потому с педантичной скрупулезностью отобразил едва заметные признаки беременности.

В таком случае становятся понятными и некоторая чопорность Моны Лизы, и характерная для беременных припухлость рук, и ироничная полуулыбка: «Мне известно нечто, что не известно вам…» Но это не объясняет, почему мастер не пожелал расстаться с портретом.

А может, портрет простой женщины превратился для художника в собирательный образ – символ зарождающегося материнства? Не есть ли это тонкий намек на саму Богоматерь, но не в одном из традиционных образов (в момент Благовещения или с младенцем на руках), а как мать, которая одна только знает, что уже несет в себе божественное дитя?..

Пейзаж на заднем плане расположен далеко внизу. Женская фигура – на значительной высоте. И смотрит чуть свысока. На полотне нет и намека на то, где именно она находится. Может, кресло, на котором она восседает, – не что иное, как трон Царицы Небесной, вознесенный над окружающим ландшафтом? А виадук за ее спиной – не намек ли на историческое время, когда на землю пришел Спаситель?..

Еще одна любопытная версия: «Джоконда» – закодированный автопортрет самого да Винчи!

 

Леонардо да Винчи. Автопортрет

 

Блистательный флорентинец почему-то оставил единственный автопортрет – рисунок усталого и хмурого бородатого старца. Если допустить, что «Джоконда» – тоже автопортрет, почему в женском обличье? Увидеть себя в образе молодой женщины – довольно странная фантазия даже для экстравагантного Леонардо, которому было тогда за 50!

Кто-то находит объяснение этому в нетрадиционной сексуальной ориентации (весьма распространенной в те времена в творческой среде) художника, создавшего ряд женоподобных образов: Вакх, Иоанн Креститель, Св. Анна, обликом и позой больше напоминающая молодого мужчину, нежели старуху. Однако принадлежность Моны Лизы к прекрасному полу не вызывает сомнений! А исследования не подтверждают ни идентичности лиц Джоконды и Леонардо, ни его гомосексуальности.

 

Руки Джоконды

 

Но что это? Если рассматривать отдельно правую и левую половины портрета, очевидна их несхожесть! Речь идет не о типичной асимметрии лица, а о двух самостоятельных образах, совмещенных с поразительным искусством. Правая половина лица – с округлой щекой, обрамленной кокетливо вьющимися локонами, и мягкой улыбкой – несомненно, женская. Левая – с почти прямыми волосами, высокой скулой, насмешливым прищуром глаз и ироничной улыбкой – больше похожа на лицо юноши. Присмотритесь внимательно к рукам, которым Леонардо придавал большое значение и не раз переписывал. Правая кисть изящно выписана плавными линиями. Мягкая, с милыми ямочками и тонкими гибкими пальцами, она несколько манерно, едва ли не на весу, касается левой. Левая же, грубоватая, с подчеркнутыми суставами, будто недописанная, фундаментально покоится на подлокотнике кресла.

Две половинки – мужская и женская. «…И прилепится к жене своей, и будут одна плоть»… Не бесполый ангел, не обоеполый андрогин, но женщина, в которой закодирован мужчина!

Леонардо как художник-философ не мог не задумываться над одной из фундаментальных основ мироздания – дуализмом всего сущего, и, возможно, таким оригинальным способом визуально воплотил идею единства противоположных начал.

Но почему именно женская модель выбрана в качестве воплощения дуальности? Этому может быть лишь одно объяснение – только ей, Женщине, дано нести в себе еще и третьего!

Но если Джоконда несет в себе и женское, и мужское начала, да еще и плод, то перед нами – не дуальность, а триединство – ТРОИЦА! Не христианской, конечно, трактовки, а более древней, эзотерической, интерпретирующей троичность Божественного как единство Женского и Мужского Начал и их Дитя. Древнеегипетская Троица – Осирис, Исида и Гор; даосское «Дао порождает Одно, Одно порождает Два (инь и ян), Два порождают Три...». Не в этом ли тайный подтекст картины?

Не случайным кажется и выбор цветовой палитры, выдержанной в коричнево-желто-зеленой гамме. Желтый или золотой издревле считался цветом солнца, в христианстве – Божественный Свет, цвет Бога-Отца. Коричневый – цвет матери-земли, одежд Богоматери, символ терпения и смирения. Зеленый, связующий теплые и холодные цвета, – цвет жизни, цвет Осириса (умирающего и воскресающего) и Христа.

Пытаться заявить что-либо принципиально новое о «Джоконде» – занятие достаточно самонадеянное и рискованное. По словам того же И. Долгополова, это – «самая загадочная картина мира. Самая, самая, самая. Писать о ней страшно, ибо поэты, прозаики и искусствоведы сочинили о ней не одну сотню книг…». Тем более, что высказанное предположение затрагивает самое священное для любого христианина понятие Троицы!

Никому из художников, стремившихся изобразить практически неизображаемое единство в трех лицах, так и не удалось воплотить это так, чтобы их Триединство не вызывало сомнение. Леонардо, несомненно обладавший эзотерическими знаниями, вполне мог поставить перед собой дерзкую задачу – изобразить Троицу в ее изначальном смысле.

Троица в женском обличье?! В противоречие Церкви, исключившей женское начало из области духовного, а Материнское – из Троицы?

Но разве не бескорыстная и самоотверженная любовь матери ближе всего к любви Божественной? Кто, как не женщина-мать сохраняет в себе тот божественный свет, который мужчины в многочисленных войнах и погоне за властью и материальным благополучием утрачивают все больше и больше?..

Бога-Отца узреть, тем более изобразить, нам не дано. Является в мир зримо Он только, будучи рожденным через женское лоно (тайна Непорочного зачатия). В Индии это называют аватарой – так в образах Рамы, Кришны и Будды воплощался бог Вишну. Так же пришел на землю Христос: «Я и Отец – одно».

Выходит, если мы и можем лицезреть Божественное Триединство, то только в женском обличье, ведь именно женщина является связующим звеном для двух ипостасей, неся в себе Отца, преображенного в Сына.

Вероятно, да Винчи начинал писать портрет как рядовой заказ, но в процессе работы произошло НЕЧТО, что ошеломило художника, – в живописном образе обычной женщины, может даже помимо воли его создателя, проступили черты надчеловеческого!