Равноконечный крест из белого металла был размером в ширину спичечного коробка. На верхнем его конце стояла цифра «1920», на нижнем — «1921», а на поперечнике — слово «Галлиполи». Все остальное залито черной краской. Рядом с яркими, выполненными в серебре, с эмалями и золотыми накладками, полковыми знаками Русской армии, которые мы рассматривали в коллекции Михаила Борисовича Горнунга, этот крест выглядел как-то легковесно. Взяв его в руки, я убедился в том, что он, действительно, ничего не весил — алюминий.

Михаил Борисович происходит из старинного рода, вышедшего в Россию из Швеции в самом начале XVIII века. Его предок Иоганн Иосиф Горнунг вместе с Остерманом начали службу в России на флоте. Остерманы пошли в гору, а Горнунги остались служивыми людьми. Сам же Михаил Борисович — ученый из Академии наук, географ, автор многих книг. Я видел картотеку его статей, там их несколько сотен.

Но, как это часто случается даже с самыми серьезными учеными, у него есть свое увлечение. Не хочется употреблять здесь иностранное слово, лучше по-русски назвать это интересом, страстью, любимым занятием — как угодно. Михаил Борисович нумизмат и фалерист. Кроме монет, он всю жизнь собирает также русские наградные знаки — российские ордена, медали, знаки отличия, полковые знаки.

Если встречаются два коллекционера, им всегда есть о чем поговорить. Мы разговаривали уже больше двух часов, когда я увидел этот крест. Побывав однажды в Галлиполи, что на европейском побережье Турции и на берегу Дарданелл, я не мог не увлечься изучением наград Белой Армии. Познакомился более чем с сорока белогвардейскими орденами, крестами, медалями и даже написал о них. Среди этих знаков выделяется группа крестов одинаковой формы и одного размера, которые были учреждены в память пребывания Русской Армии в военных лагерях после эвакуации с юга России.

В 1920 году только в Турции собралось 136 тысяч русских людей. Надо было их как>то разместить. И тогда возле маленького городка Галлиполи им отвели покрытое жидкой грязью поле, которое русские солдаты под руководством генерала А. П. Кутепова превратили в военный лагерь. Флот ушел в тунисский порт Бизерту, казаки устраивались на острове Лемнос, в турецких селениях Чилинчир и Кабакджа, командование оставалось в Стамбуле, или в Константинополе, как называли этот город русские люди. Два года прожили они в этих лагерях, а потом судьба разбросала их по белу свету. И, хотя таких крестов с надписями «Галлиполи», «Кабакджа-Галлиполи», «Лемнос», «Бизерта», «Лукул» и с цифрами «1920—1921», а иногда и просто с одними цифрами, изготовлено в разных странах не менее, наверное, чем тысяч двести, в нашу страну они, естественно, не попадали.

— Настоящий?  — спросил я у Горнунга.
— Конечно, — ответил он. — Я копий не собираю.
— Стало быть, у него есть биография. Конечно, кому он принадлежал и что видел, теперь узнать уже невозможно.

Михаил Борисович посмотрел на меня весьма выразительно.

— Почему невозможно? Это крест подполковника Русской Армии Георгия Николаевича Турчанинова.
— Откуда вы знаете? — удивился я.
— А он сам подарил его мне и моему сыну.
С шестьдесят шестого по семидесятый год я жил и работал в Эфиопии. В африканском секретариате Организации Объединенных Наций. В Аддис-Абебе. Как-то еще в самом начале своей работы я пришел в здание «Африка-холл», то есть в «Африканский дом», как у нас переводят. Там размещался секретариат. Захожу в машинописное бюро и слышу, как немолодая дама говорит по телефону:
— Юрочка, я тебя прошу, не возись с самоваром! Приедет Коля и поможет тебе его развести.

В «черной стране», в сердце Африки, в машбюро, где пользуются только английским и французским языками, услышать такое было странно. И я рискнул сказать по-русски:
— Извините, я здесь в первый раз, мне бы хотелось отдать на машинку вот этот французский текст.

Так я познакомился с Анной Ивановной Турчаниновой. Она возглавляла машинописное бюро ЭКА — Экономической комиссии ООН для Африки. Через полгода мы с женой и сыном были приглашены к Турчаниновым на Рождество. Жили они в глубине старого города Аддисс-Абебы. Небольшая вилла, а попросту одноэтажный домик за забором, кусты смородины и крыжовника ...(Не могу тут удержаться, чтобы не вспомнить... Когда мы уезжали в Эфиопию с детьми, мама моя огорчалась, а папа сказал ей: «Не беспокойся, там растет картошка, там император, и религия у них православная.») Выяснилось, что мы первые русские-советские, пущенные в этотдом. Хозяину — Георгию Николаевичу Турчанинову под Рождество исполнилось восемьдесят...

Он был высокий, крепкий, красивый, породистый и простой. Мужик — что надо. В доме все было так, как будто мы в небольшой усадебке в Тульской губернии. Рушники, деревянные ложки, самовар, который раздували сапогом. Только не хватало еловых шишек. Смешно было видеть, когда при этом вдруг появлялся служивший у них негр и что-то спрашивал по-эфиопски.

Рассказывать о Турчанинове можно долго, но коротко так: дослужился в Российской армии и потом в Белой до подполковника. Прошел гражданскую войну с первых дней до самых последних. На европейской части России, я имею в виду. Воевал он в западном крыле Добровольческой армии, которое шло по правому берегу Дона на Ростов и от него по Азовскому берегу уходило в Крым, оторвавшись от основных частей. В Крыму он сражался в качестве опытного полевого офицера, и дальше именно на него была возложена, как и на других штаб-офицеров, организация прикрытия уходивших из главных портов — из Ялты, Севастополя, Керчи... Ему выпало севастопольское прикрытие. После отхода последних судов. Турчанинов со своими солдатами на заранее приготовленных баркасах и шаландах, которые тянули катера, ушел в море, где их через день или два подобрали русские суда или корабли Антанты.

Вот так, в качестве одного из начальников арьергарда он ушел из Крыма и стал одним из последних, кто прибыл на турецкий берег. Был обласкан Врангелем, но несмотря на это Турчанинов расстался с ним и в числе первых старших офицеров, оставивших армию, вышел в отставку. Он видел, как разворачиваются дела и понимал, что ждать нечего. А Петру Николаевичу Врангелю он сказал, что присягал Российскому Императору и второй раз присягать никому не будет. Мало того, он не поехал ни в славянские страны — на Балканы или в Центральную Европу, ни в Германию, хотя знал с детства немецкий язык, ни во Францию, куда ехали его товарищи, а направился в Эфиопию.

— Почему именно в Эфиопию? — спрашивал я Михаила Борисовича.— Может быть потому, что страна православная? И монархическая ?
— Не знаю...

Подполковник Турчанинов был первым поселенцем из Белой Армии. Правда в Аддис-Абебе жили в то время две русских семьи врачей, оставшиеся еще от царского посольства. Георгий Николаевич освоился довольно быстро и оказался весьма полезным для Эфиопии. Будучи хоть и мелким, но помещиком, он знал хозяйство и стал помогать императору в садоводческих делах, организовывал фермы. Император даже поручил ему создание пожарной службы. При итальянской окупации она спасла город от пожаров. Император Хайли Селасие не раз награждал его.

Вскоре во время короткой поездки в Париж Георгий Николаевич женился на совсем.молоденькой девушке — урожденной Хвостовой. Это и есть Анна Ивановна. Фамилия, род в России известный. Увез ее в Аддис-Абебу.

— Прошло несколько лет нашей жизни в Эфиопии, — продолжал свой рассказ Михаил Борисович. — За эти годы с Турчаниновыми сложились самые теплые отношения. Георгий Николаевич принадлежал, конечно, к поколению наших отцов. К тому же я для него был красным, большевиком, засланным чекистом, агентом коминтерна, кем угодно... По советской линии у меня был ранг советника посольства, хотя и работал в ООН. И тем не менее за эти годы контакта все это оказалось полностью преодолено. Вот маленькая деталь: когда я уезжал из Эфиопии, мне устроили теплые проводы. И вот тут-то подполковник Турчанинов единственный раз нарушил свою клятву. Когда-то он поклялся никогда не ступать на землю, находящуюся под большевистским знаменем, а тут он пришел в наше посольство на мои проводы. Я специально попросил наших офицеров атташата встретить его в парадной форме. Для бывшего русского офицера увидеть в натуре российского капитана 2-го ранга в кителе и при золотом кортике и полковника — военного атташе в парадном виде значило немало. Старик разомлел.

Мой в то время шестнадцатилетний сын Петр хорошо разбирался в формах русских офицеров, в наградах и во всяких там выпушках. Он еще в десять лет рисовал в Артиллерийском музее, как говорится, днями и ночами. С Турчаниновым у них были «профессиональные» разговоры. Старик входил в состав Военно-исторического общества, был лично знаком с крупнейшими знатоками русской военной атрибутики Андоленко, Молло...

— Это то общество, что было в Париже при РОВСе?* — спрашиваю я.
— Да. В последующие годы я через Турчанинова заказывал книги и журналы из РОВСа, так было спокойнее. Без этого получение таких журналов и даже календарей было бы трудно объяснить блюстителям наших нравов. Через него я и пополнял свою библиотеку.

— Ну, вот, — продолжал дальше Горнунг, — когда мы уезжали и было совершенно ясно, что навсегда, мы приехали проститься с Турчаниновыми.

— Я хочу кое-что подарить Пете, — сказал вдруг Георгий Николаевич. — Пойдемте.

Прошли в одну из дальних комнат. Хоть и маленький домик, но комнат пять-шесть есть. (Дом-то эфиопский — «тукуль», конечно, но к нему прирублено крыльцо, и сразу он стал русским. Понимаете, бревна с венчиками и перильца резанные, балясинки точеные. Сам Георгий Николаевич делал.) Заходим в комнату, он открывает шкаф и достает из него мундир. Или, скорее, френч. На нем ордена — Владимир с мечами, Анна с мечами, Станислав тоже с мечами. Погоны с двумя просветами и с тремя звездами. По-нашему — полковничьи, по-старому подполковничьи. И два знака. О их существовании мы в то время ничего не знали. Один знак показался мне совершенно худосочным, просто железка какая-то черная, ржавая, и масляной краской что-то написано; другой тоже несолидный какой-то, но на нем хоть четко и ясно читается «Галлиполи». А крест этот не то чтобы кустарный, но вроде с небольшой кособочинкой. При хорошем глазомере можно заметить. Когда привыкнешь в нумизматике улавливать сдвиг в долю миллиметра, то замечаешь. Вы это отметили?
— Только после того, как вы сказали.

«Что это?» спросили мы у Турчанинова. — «Вряд ли у вас в «эсесесере» знают, что это такое. Это галлипольский крест. Памятный крест, который мне вручил барон Врангель. Незадолго до моего ухода из армии в отставку. Памятный крест решили учредить на Военном совете, после чего один из офицеров сделал его проект. Ну, сначала вроде была задумка заказать в мастерских серебряные кресты. Однако россияне везде россияне, поговорили, пошумели, но серебра нет, ничего нет... Сначала говорили, что можно собрать рубли, ложки, но в конце концов ничего не состоялось. А матрицу сделали. Форма. В конечном счете остановились на самом скромном металле: собрали армейские котелки, кружки и ложки, которые легко льются. Этот сплав не был алюминием, хотя, конечно, он в нем присутствовал. Но не чистый алюминий. И была изготовлена первая партия крестов. В присутствии офицеров барон Врангель возложил на себя первый крест, а потом начал награждать им арьергардный отряд».

Турчанинов попал чуть ли не в первую десятку награжденных.

Рассказав нам все это, Георгий Николаевич отвинтил Галлипольский крест и протянул его Пете:

— В твою коллекцию.
А второй крест, крест совершенно самодельный, который сделан полукустарным способом из листового железа, предназначался для тех, кто добровольно расстался с армией. Такой знак понимали и могли оценить только те, кто знал о нем. Он без надписи, только цифры: «1920—1921». Георгий Николаевич сказал: «Таких совсем немного. По нему узнаешь человека, который ушел с Врангелем, не остался в лагерях». Но форма и размер такие же. По этому типу позже сделаны галлиполийские знаки, которые пошли по всей армейской громаде. Делались они уже в мастерских и выглядели много лучше.

Ныне копии крестов «Галлиполи», «Бизерта», «Кабакджа-Галлиполи» и даже «Лукул», крест полученный только экипажем яхты главнокомандующего, можно купить в Москве на Арбате.

Кутепов Александр Павлович (1882—1930). Генерал, командир корпуса у Деникина и Врангеля. С1928 года председатель «Русского Обще-Воинского союза» (РОВС)

Значки Русской армии, утвержденные в лагерях после эмиграции

*РОВС — Русский Обще-Воинский Союз — организация, в 1924 году объединившая различные воинские образования.

Автор А. Кузнецов