Зима 1942 года. Тихие окраины Нижнего Тагила с их кривыми перепутанными улочками и переулками давно окутал мрак ночи. Пуржило. Уличные фонари горели кое-где вдоль трамвайного пути от центра города к «Вагонке» — большому огороженному забором участку, на котором разместились длинные, похожие на ангары корпуса Уралвагонзавода. В немногих освещенных окошках деревянных домиков, почти терявшихся между огромными сугробами снега, гасли огоньки. Только над «Вагонкой» возникали зарево сварки, вспышки голубоватого света, снопы искр. Слышались глухие, как будто из-под земли исходящие удары молотов, тяжелые «вздохи» пневматики, шум станков. «Вагонка» жила и ночью. На ее территории находились несколько цехов Кировского завода, эвакуированных из Ленинграда и изготовлявших танки, и авиационный завод, выпускавший самолеты — штурмовики ИЛ-2. Фашисты прозвали их «черная смерть».

На антресолях одного из корпусов «Вагонки», в маленьких, с низкими потолками комнатках размещались отделы заводоуправления и кабинет директора авиазавода В. И. Журавлева. Кабинет был полон. Директора, сидевшего за простым строганым столом с разбросанными по нему чертежами и кипами документов, окружали человек пятнадцать — начальники цехов, участков. Все они чего-то ждали. Отдельные разговоры велись вполголоса.

Внезапно дверь отворилась, и в кабинет буквально ворвались два летчика в полурасстегнутых теплых комбинезонах и в шлемах. Старший из них, со «шпалами» в голубых петлицах, раскрасневшийся от волнения и мороза, почти закричал:
— Долго ли так будет продолжаться? Уже тридцать два летчика ждут самолеты для перегонки на фронт, а у вас не завод, а черт знает что! За неделю вы сдали только два ИЛа! Где же ваша работа?!.

Дальше он не успел договорить. Дверь снова отворилась, и вошел главный инженер завода Л. И. Гриншпун с двумя работниками завода. Они вернулись из горкома партии, куда ездили с просьбой разрешить временно включить в энергосеть мощную размагничивающую установку, которую хотели экстренно изготовить на заводе, чтобы обеспечить бесперебойный выпуск ИЛов.

— Как? Что ответили? — посыпались вопросы.
— Горком категорически отказал! Сказали, что недопустима такая перегрузка сети даже на самое короткое время. Танковые цеха на «голодном» энергетическом пайке, сечения кабелей недостаточны.

После этих слов главного инженера в комнате на несколько секунд воцарилась тишина. Затем снова посыпались вопросы, но уже к директору завода:
— Что делать? Неужели нельзя ничего придумать?

Вдруг зазвонил телефон, стоявший отдельно от других, на тумбочке. Директор поднял трубку.

— Здравствуйте, Алексей Иванович! Что хорошего? Ничего! По-прежнему военпреды не принимают готовые самолеты, так как на них не работают компасы из-за намагниченности бронекорпусов. Нет, с размагничиванием пока ничего не получается. Был проект: изготовить из нескольких витков медной шины большое кольцо, аналогичное соленоиду, применяемому на часовых заводах для размагничивания часов, и медленно перемещать через него самолет. Поле такого соленоида, питаемого переменным током, должно было бы устранить остаточное намагничивание бронекорпуса ИЛа. Однако нам категорически запретили включать в электросеть требуемую дополнительную нагрузку...

— Да, причину намагничивания брони установили,— продолжал отвечать директор.— Это результат применения магнитных кранов при погрузке на железнодорожные платформы в Запорожье и Днепропетровске во время эвакуации оставшихся запасов брони сюда, на Урал.

Что предпринимаем? Наладили контроль бронекорпусов, которые собирает для нас сосед — танковый завод. Но положение с готовыми «намагниченными» самолетами и с такими же ИЛами, стоящими на сборке, безвыходное. У танкового завода тоже скопилось много заготовленных для нас намагниченных бронекорпусов...

Докладывали Главкому?.. Что?.. Что?.. Слушаю, понятно!.. И, как-то растерянно оглядев присутствующих, положил трубку на рычаг.

— Что сказать,— несколько помедлив, произнес директор,—  нарком авиационной промышленности Алексей Иванович Шахурин доложил о положении дел товарищу Сталину и получил распоряжение: «Заводу в течение трех дней решить задачу размагничивания бронекорпусов. Если не удастся, то расстыковать, разобрать не принятые военной приемкой самолеты, годные детали использовать, а намагниченные корпуса послать в переплавку. Не допускать в дальнейшем установку намагниченных бронекорпусов на ИЛы.

...В ночь на 14 марта 1942 года дежурный по Военно-воздушной инженерной академии имени Н. Е. Жуковского принял особо важную телефонограмму для начальника Академии инженер-полковника С. И. Хадеева:

«Авиазавод в Нижнем Тагиле просит Академию весьма срочно оказать техническую помощь. Необходимо размагнитить бронекорпуса готовых ИЛ-2. Силами завода это сделать не удается. Рассчитываем на ученых Академии».

Утром 14 марта начальник Академии вызвал начальника кафедры авиационного материаловедения профессора Н. В. Гевелинга и приказал немедленно направить в Нижний Тагил специалиста, хорошо знающего авиационную броню.

Выбор Н. В. Гевелинга пал на меня, и в тот же день вечером я выехал в командировку, получив задание «разобраться и решить вопрос на месте».

Поезд прибывал в Нижний Тагил в третьем часу ночи...

Выйдя из вагона, я решил зайти в зал ожидания, чтобы дождаться утра. Однако,
сделав несколько шагов по перрону, услышал возгласы: «Кто на завод из Академии Жуковского?»

По приезде на «Вагонку» тут же ночью меня прежде всего отвели в столовую, где накормили изысканным по тому времени лакомством — пшенной кашей, обильно политой подсолнечным маслом.

Все это вызвало беспокойство: если простого преподавателя, инженер-капитана, так встречают, значит, и ожидают многого. Справлюсь ли с задачей?..

Не успел я еще закончить обед, когда в столовую за мною пришли директор завода и главный инженер. Мы направились в цех, где стояло несколько готовых самолетов. По дороге директор рассказал, что после того, как инженеры завода безуспешно пытались размагнитить бронекорпуса, приближая к ним небольшой электромагнит, они начали проектировать гигантский размагничивающий соленоид.

Первый вариант — с электромагнитом, питаемым переменным током,— мне понравился. Заводские инженеры были на правильном пути. Но, видимо, электромагнитное поле оказалось слабым; не было учтено расстояние между наружной поверхностью обшивки самолета и скрытой под нею броней. Кроме того, следовало, очевидно, медленно перемещать электромагнит относительно намагниченных участков брони, предварительно рассчитав скорость движения, и затем постепенно удалять его от обшивки.

Получив через пару часов необходимые справочники и чертежи бронекорпуса самолета и фюзеляжа, я принялся за вычисления. К вечеру они были закончены. В отделе главного энергетика завода нарисовали эскиз П-образного, похожего на утюг электромагнита с расположенной сверху ручкой и дали заказ на изготовление.

Ночью «утюг» был готов. Решили сразу проверить, что же получилось. Я влез в кабину ИЛа, стоявшего в сборочном цеху. Попросил развернуть самолет и одновременно стал наблюдать за поведением компаса на приборной доске. Компас не реагировал на поле земного магнетизма. Он упрямо указывал не на север, а на «местный» магнитный полюс — сильно намагниченный участок авиационной брони.

Я снял компас с приборной доски, передал его кому-то, вылез из кабины и, нелепо распластавшись на крыле самолета, стал гладить «утюгом» участок обшивки фюзеляжа, под которым находился этот «местный» магнитный полюс. Какова же была радость, когда компас, возвращенный после этой процедуры на свое место, почти точно указал на север!

Самолет снова и снова разворачивали, а в его кабину поочередно влезали, радостно улыбаясь, директор, военпред, начальники цехов...

Летчик со «шпалами» в петлицах, изнемогавший от ожидания и волнения, подошел и что-то сунул мне в карман шинели. Потом оказалось, что это был небольшой самодельный ножик с красивой наборной рукояткой. На его лезвии электросваркой было написано «Коля». Мне, к сожалению, так и не удалось узнать, кто он, этот Коля: компас первого самолета с размагниченной броней отрегулировали на специальной площадке заводского аэродрома, и рано утром следующего дня Коля улетел на фронт.

После размагничивания трех самолетов, стоявших в сборочном цеху, пришлось работать над самолетами на аэродроме, обучать заводских работников технике «проглаживания» самолетов электромагнитами. Спать удавалось урывками, как правило, не раздеваясь. Важным было лишь то, что один за другим «размагниченные» самолеты сдавались военной приемке, на них садились летчики, и грозные ИЛы улетали на фронт. Только это тогда и имело значение!

Через одиннадцать дней все «намагниченные» ИЛы, находившиеся на авиационном заводе, были сданы приемке. Дальше в сборку намагниченные бронекорпуса уже не допускались. Но на этом работа по размагничиванию брони не завершилась.

Запасы брони, доставленные в Нижний Тагил с юга страны, были очень ограничены. Качество этой брони, содержавшей большое количество хрома и никеля, было очень высоким, но острая дефицитность никеля заставила еще в самом начале 1942 года искать составы авиаброни с заменителями никеля. Каждый килограмм «довоенной» брони имел особое значение. В то же время на танковом заводе, находившемся на той же территории «Вагонки», поставлявшем бронекорпуса для ИЛов, почти вся оставшаяся авиаброня оказалась намагниченной; кроме того, скопились и заготовленные намагниченные бронекорпуса. В апреле 1942 года к Военно-воздушной инженерной академии имени Н. Е. Жуковского еще раз обратился с просьбой о технической помощи, но уже не авиационный завод, а его ближайший сосед — танковый завод.

В Нижний Тагил я выезжал вместе с инженер-лейтенантом В. П. Селезневым, впоследствии видным специалистом в области авиационного приборостроения, профессором, доктором технических наук. На этот раз размагничивали бронекорпуса.

Автор Б. Красюк