Когда ртуть в термометре, не остановившись около сорока, ползет выше, интерес ко всему вокруг бледнеет. Хочется скинуть рюкзак, повалиться на камни, и будь что будет. Мутит от терпкого дурмана перегретых трав — перовскии, зизифоры; белая щебенка слепит отражением, спекшиеся губы и пересохший язык давно не чувствуют пыли с полынной горечью. А ноги все переступают, а руки хватаются за хрусткие кусты полыни, и с каждым тяжким шагом ты чуть выше на этом бесконечном крутом склоне ущелья — оно до краев налито неподвижным густым зноем.

Солнце в полдневной своей беспощадности остановило жизнь: идет дневным
кругом своим по слинявшему от зноя, бесцветному небу — ни единого звука, ни единого движения вокруг. Кажется, что и время спеклось от жары и не движется —полдню нет конца. Все, кто мог, попрятались, зарылись, исчезли. И только травы не могут спрятаться от зноя: отдельные редкие кустики их, да не зеленые, а пепельные, видны среди камней. И только на самом верху, на скалистом карнизе,— зеленое пятнышко. Снизу не рассмотреть, но заранее знаешь, что это дерево, и даже знаешь какое — арча. Других здесь нет!

Зеленое пятнышко — надежда. Крохотный островок жизни посреди дьявольского пекла манит, притягивает... И наконец, то ли через час, то ли через два, непонятно как, но, преодолев последние раскаленные и почти вертикальные метры, замертво валишься в тень.

Отдышавшись, откроешь глаза. И увидишь дерево. Разве это просто дерево? Это—родное существо. Верный товарищ: укроет, защитит, спасет. Товарищ, который учит мужеству и великому терпению,— это понимаешь, испытав на собственной шкуре, каково ему здесь живется. И летом и зимой около 40° (перепад в 80°), вечное безводье, ветер, голод...

Закинув под голову руки, глядишь на арчу снизу. Сквозная крона гулко шумит под ветром (на обрыве всегда ветер!), упруго сгибая ветви, плотно одетые очень мелкими зелеными листьями-чешуйками. Покрытые слоем воска, они мало испаряют — это предохраняет дерево от иссушения и позволяет расти в пустынных горах. И только у молоденьких растений отрастает колючая хвоя, как у северного обыкновенного можжевельника. Арча тоже можжевельник.

Разбитый и рассевшийся по трещинам ствол, скрученный вокруг оси, внезапно изломанный и развалившийся на мощные сучья, которые, как и стволы, завораживают своей жутковатой и необычной пластикой. Иные почти завязаны в узел. В суровых условиях гор арча растет настолько медленно и индивидуально, что определить возраст деревьев на глаз практически невозможно. В вечном дефиците всех благ, кроме солнца, арча стареет медленно, и часто крючковатый малыш, повисший над обрывом, оказывается двухсотлетним деревом.

Ныне можжевельники в горах не спускаются ниже 1000—800 метров над уровнем моря, что создает представление об особом высотном поясе можжевеловых редколесий. Однако отдельные старые деревья можно еще и сейчас встретить почти на равнине, на высоте 200—400 метров, случайно сохранились. Видя, как они прекрасно развиты и обильно плодоносят, понимаешь, что нижняя высотная граница арчи в горах антропогенна: ее определил не климат, а топор.

Поражает экологическая пластичность арчи, позволяющая дереву расти в диапазоне почти 3000 метров по вертикали и при этом на самых разных почвах.

На скалистых обрывах, на каменистых осыпях можно видеть великое разнообразие форм ствола и кроны арчи, приспосабливающейся к однобокому освещению, подвижности субстрата и крайней климатической неравномерности: дерево-зонт, дерево-шатер, дерево-коврик, дерево-свеча, дерево-змея. Отступив от скал на плоскогорье, поселившись на склонах, одетых хоть и маломощной, но все же почвой, деревья, однако, никогда не смыкаются, а растут врассыпную, образуя так называемые редколесья, или парковые насаждения. Как правило, это диктуется спецификой гор: корни редко стоящих деревьев смыкаются, заполняя практически все жизненное полезное пространство почвы.

Корни можжевельника заполняют трещины между глыбами известняка и, нарастая, принимают обычно их форму. Иной раз у старых деревьев можно видеть плоские «досковидные» корни шириной до 70—80 сантиметров в толщину 10—15 сантиметров — при выветривании пород они оказываются на поверхности.

В оптимальных для нее условиях, на средних высотах, арча растет крупным деревом, до 15 метров высотой, с полушаровидной или широкопирамидальной кроной и конусовидным стволом, у старых экземпляров достигающим метра в диаметре. Он одет темной, красноватой изнутри корой; а снаружи она серебристая, сильно отслаивается и свисает с дерева лохмотьями. Старое дерево в серых лохмотьях коры и неопавших сучьев грузно стоит среди камней, как мамонт. Не только облик, но у арчи и долголетие мамонта: в Узбекистане известны деревья, которым две тысячи лет! Они ровесники нашей эры. Долговечность арчи сохранила до наших дней ее насаждения. В Туркмении, например, возраст многих деревьев более 600 лет, а насаждения 300—400-летние преобладают.

Арча двудомна: мужские и женские шишки образуются на разных деревьях. Женские шишки арчи, как и других можжевельников, сложены всего лишь несколькими чешуями. Завязавшись, они наливаются, становятся мясистыми и тогда срастаются между собой. Такая шишка, хоть и деревянистая, более похожа уже на ягоду, отчего плоды можжевельника часто так и называют — ягода, или шишко-ягода. Они вызревают на второй или третий год и к этому времени становятся черно-синими. Мощный восковой налет делает их дымчато-голубоватыми, и дерево, густо осыпанное ягодами, выглядит уже не зеленым, а сизым.

Урожай бывает большим — это тот случай, когда говорят, что «ягоды осыпучие». Их много еще и оттого, что ветви держат урожай сразу за 2—3 года. Под старым деревом сплошным ковром насыпаны сухие голубые ягоды — это урожай за добрый десяток прошлых лет. В жаре и сухости они не успевают сгнить за такое время. Но массового плодоношения дерево достигает, когда ему уже сотня лет. Впрочем, для арчи это ведь юношеский возраст!

Зрелые ягоды приторно-сладкие (до 40 процентов сахара), и потому неудивительно, что в природе на них находится много потребителей. Среди них самые активные — птицы, которые в основном и расселяют дерево.

Пишут, что гектар арчи может очистить атмосферу большого города. Не знаю, как это можно высчитать, но в знойный полдень вблизи старого дерева легко в это поверить. Густой, но легкий аромат, смолистый, чуть горьковатый, невидимым облаком одевает дерево, и за добрую сотню шагов уже его слышишь — растение очень богато эфирными маслами. Душистый воздух арчовников полезен всем, а легочным больным особенно. Да и само растение целебно, его ветви — хороший антисептик, хвоя убивает микроорганизмы, шишки — отличное мочегонное и отхаркивающее средство, а арчовый бальзам ускоряет заживление ран.

Могучее дерево, властелин вершин и ущелий, не имеет равных в этом мире раскаленных скал и осыпей. Но, как водится, всякий богатырь имеет врага, и арча не исключение. Насекомые поражают плоды арчи в иной год на 90 процентов. На ветвях арчи поселяется паразитическое растение арцетобиум (из семейства ремнецветных), что сильно ослабляет и постепенно губит дерево. Горчично-зеленые кустики его густо облепляют сучья; издали не сразу угадаешь, которое из деревьев держит собственную зелень, которое — чужую.

Арцетобиум

Враг серьезнее — травы. Степные злаки — типчак, ковыль, которыми заросли пологие склоны, лощины, долины и увалы,— смертельный враг арчи. Не верится, что именно эти скромные, неприметные растения изгнали дерево с мощных, богатых почв, вытеснили его на голые скалы и щебнистые осыпи. Между тем это так!

Злаки быстро растут, их корни пронизывают и предельно насыщают верхние горизонты почвы. Конечно, они не могут повредить старому дереву: его корни раскинулись в стороны и ушли вглубь более чем на 20 метров. Но крохотный, медленно растущий проросток арчи не выдерживает соревнования со злаками — они буквально душат его. Конкурентные отношения между злаками и можжевельником сводятся в основном к борьбе за влагу, особенно острой в начальный период развития сеянца. Злаки не дают арче поселиться среди них, и волей-неволей она оказывается на щебенке и камнях — выживает там, где злаки жить не могут. Если же арче по каким-то случайным причинам удалось все же остаться жить на мелкоземье, вырастет дерево столь мощное, что не останется сомнений — именно здесь его экологический оптимум.

Но самый страшный враг арчи — человек. С незапамятных времен он ее рубит, пасет в арчовниках стада. Страшный и, вероятно, непоправимый теперь уже вред нанесли вековые рубки можжевельнику. Рубят и сегодня, хотя арчовники отнесены к лесам первой категории, не подлежащим рубкам вообще! Площади арчовников сократились за последнее время катастрофически.

Между тем потеря можжевеловых редколесий может обернуться для нас бедой, которую мы сейчас не можем даже представить во всем объеме. Безводные горы с крутыми склонами, на которых не растет трава и нет даже почвы, может спасти от стремительного, катастрофического разрушения во время редких, но сильнейших ливней только арча. Недаром так участились сели в районах, где вырубили арчовники в горах; недаром они прокатились и там, где о них прежде не слыхали. Прокатились, сметая все на пути, оставляя за собой, пустыню, заваленную камнями и грязью.

Арча имеет огромное во-доохранное значение. Только один пример: рубка и скотобой уничтожили арчовники в Копет-Даге (Туркмения) — это изменило режим рек, всю систему водоснабжения и многие прилежащие районы превратило в пустыню. Если в первую четверть прошлого столетия шум реки Сумбар слышен был за многие километры, то теперь в летнюю пору это всего лишь ручей, который легко перейти или даже перепрыгнуть. И теперь по Сумбару и его долине несутся лавины селей.

Корни арчи цепкой арматурой крепят борта ущелий, осыпи, карнизы, щебнистые склоны и спасают их от стремительной эрозии, обычной в этих районах. Срок «противоэрозионной службы» их велик: древесина арчи очень устойчива против заболеваний и в сухом воздухе пустынных гор сохраняется долго. Однажды в Туркмении мне довелось увидеть мертвый лес. Огромные сухие деревья арчи без коры и мелких сучьев стояли поодаль друг от друга; отполированная снегом древесина их металлически блестела на солнце, и ветер тонко свистел в этом серебряном лесу, прекрасном и жутковатом. Эти деревья, выяснилось, простояли сухими уже семьдесят лет! Стоят, верно, и поныне. Простоят еще столько же. Даже корни пней в почве сохраняются, не перегнивая десятилетиями.

Разве техника может нам предложить взамен этого природного другое решение по укреплению горных склонов — столь долговечное, абсолютное, экологически нейтральное, самовозобновляющееся? И бесплатное?

Кстати о возобновлении. Арча в горах возобновляется с великим трудом: очень сухо, мало пригодных семян. А те проростки, что появились, если не погибнут от сухости, затаптывает скот. Поэтому их можно найти, как правило, только под защитой коряг, камней, между лежащими старыми стволами, среди колючих кустов — и они наперечет! Совершенно очевидно, что при таком темпе возобновления трудно ожидать не только расширения, но хотя бы сохранения можжевельника на прежних площадях.

Специалисты уделяют арче немало внимания. Но и дерево с характером, и сухие горы для лесных культур не подарок. Успех в этом деле — ох, как труден. Поэтому искусственное разведение арчи в горах хоть и ведется, но результаты его пока ничтожно малы (если учесть, какие огромные площади должны быть освоены). Однако работы настойчиво продолжают. Ведь арча — единственное дерево, которое может жить в сухих горах. Может жить на пределе жизненных возможностей дерева вообще! Тем более арча должна повсюду охраняться — все ее виды, а не единственный крымский можжевельник, что занесен в Красную книгу.

Известно около 60 видов можжевельника, обитающих в Средиземноморье, Передней и Центральной Азии, на юге Северной Америки, в Мексике и в нашей стране; примерно треть этих видов произрастает в Крыму, на Кавказе, в Средней Азии и на Дальнем Востоке. Все можжевельники светолюбивы, засухоустойчивы, морозостойки и нетребовательны к почве. Но и среди них древовидные формы, которые в Азии зовут арчой, стоят особняком и вызывают изумление своей выносливостью. Поистине уникальное дерево!

Так не преступление ли рубить его?