Что получится, если взять немного дубовой коры, да ольховой, да ясеневой, сварить их в воде, добавить ягоды жестыля, а потом кинуть кусок железа, а потом подлить поварешку щей покислей да кружку кваса медового?
— Чепуха на постном масле! — слышу я голоса. — Что хорошего может получиться из такого винегрета?

Именно такими чернилами на «кислых щах» — их называли «вареными» — писала Русь в XV веке. «Преданья старины глубокой» — о княжении Ивана III, об окончательном свержении татарского ига — дошли до нас благодаря стойкости и крепости этих чернил.

В XVI веке стал известен другой — «сладкий» рецепт: из чернильных орешков (наростов на листьях дуба), вишневого клея, куда добавлялось 4 скорплянки (меры) «рассытенного пареным хмелем кислого меда» и немного «вариня хмельного». Если сладко покажется, когда возьмешь на язык, значит, готово!

Пожалуй, из трех приведенных рецептов сразу понятен только самый древний — копченых чернил. В нем все ясно: сажа — для черноты. Клей — для скрепления. А с двумя другими способами столько загадок! Зачем железо, щи, медь? Современная химия смогла объяснить нам этот странный выбор компонентов.

Итак, кора дубовая, ольховая, ясеневая брались потому, что богаты дубильными веществами, которые при сгущении способны темнеть и окрашивать растворы солей окиси железа (вот для чего кусок железа!) в черный или синий цвет. Чтобы усилить темную окраску, добавлялись ягоды жестыля. Во втором рецепте вместо коры применялись чернильные орешки — в них намного больше дубильных веществ.

— А щи-то все-таки зачем?
— Так ведь это совсем уж просто — и в щах, и в квасе, и еще в уксусе, забродившем вине, ячневом пиве, которые тоже вводились некоторыми авторами чернил, содержатся кислоты, которые нужны для реакции: две-три недели длилось рождение чернил! Позже, когда вместо куска железа кто-то догадался употребить железный купорос — готовую соль железа, срок сократился.

Вот я пишу это слово — «чернила». А почему они так называются? Конечно, потому, что вначале они были только черными. Так что сказать «черные чернила» все равно что «масло масляное». Цветные же чернила появились позже. «Начать с красной строки» — мы говорим так, потому что древние Несторы писали красным первые буквы новых сообщений.
Изготовлялись красные чернила чаще всего из фернамбукового дерева — лучшего сорта красного сандала, отваренного вместе с кислотой. Дорогие были чернила! Сандал ведь дерево заморских стран.

Чернила синие получались на основе индиго — кубовой краски, которая добывалась из многих тропических и южных растений. Их обливали водой, давали побродить, потом жидкость сливали. Индиго осаждалось при этом белым осадком, который на воздухе тут же окислялся и синел. Тогда его выжимали в мешках, разрезали на куски и сушили.
Мысль о том, что и в древнем чернильном деле возможны какие-то изменения, привлекла внимание многих изобретателей.

В канун XX века, в 1900 году, человечество приобретает авторучку. Но для нее не годятся жирные и вязкие старые чернила. Дело за новыми чернилами. Стоп! Вот это-то как раз и оказалось невероятно трудным.
Изобретательская мысль пыталась решить эту проблему двумя путями — создать чернила на основе летучих веществ: спирта, ацетона — либо найти новую бумагу, которая способна была бы скоро поглощать чернила.

Первый путь завел в тупик: спирт и ацетон одинаково быстро сохли и на бумаге, и на кончике пера! Второй оказался абсолютно «непроезжим» — бумага с такими ценными свойствами стоила бы так дорого, что ее использовать на письма и черновики было бы непозволительной роскошью.

Итак, поневоле приходилось пытаться выбраться из тупика. Ясно, нужны какие-то добавки, замедляющие испарение. Кислоты? Но они превратят в труху бумагу. Щелочи? По теории ожидалось, что щелочные чернила будут и быстро сохнуть, и, однажды высохнув, будут даже сопротивляться увлажнению — не расплываться от дождя, например. Плохо ли!

В 1912 году такие чернила появились на мировом рынке, и оказались несостоятельными — они сохли все-таки медленно.
Через 15 лет кто-то даже взял патент на рецепт новых чернил — с едким натром. Но хотя они впитывались действительно быстро, сам краситель оказался непрочным — обесцвечивался от света и воздуха. Но изобретатели уже сообразили, что искать новые чернила надо среди красителей. Их было изучено несколько тысяч и, наконец, найдено полдесятка, которые оказалось возможным использовать в щелочных чернилах. Развернулась такая масса экспериментов, что миру начала грозить «чернильная смерть»: могло не хватить чернил не только для опытов, а для их описания. Результаты были интересны, неожиданны и любопытны.

Представьте себе самые идеальные по качествам чернила, которые расползаются кляксами оттого, что не держатся на кончике пера. 
Сколько слез первоклассников, их мам и пап пролито по поводу этих безобразных клякс! Исследования «кляксообразования» привели к мысли, что нужно использовать... опыт концентрации руд методом флотации. Там руда обрабатывается химикатами, причем нежелательные примеси смачиваются, а нужные при добавлении воды остаются сухими.

Еще один интересный опыт.
Если щелочность чернилам придавать едким натром, то, поглощая углекислый газ воздуха, он даст соду — кристаллики ее буквально 
забьют расщеп пера. Ученым пришлось исследовать свойства тонких водяных пленок, добавлять к чернилам смачивающие вещества, и именно они, концентрируясь в расщепе, смогли блокировать доступ углекислому газу.

И еще один эксперимент, тогда приведший к открытию. Бумагой для карандаша называем мы ту бумагу, что неминуемо расплывается 
от чернил. Но оказалось, что стоит добавить в нее крахмал и бентонит, как расплываемости не будет.

Поразительно! Человечество писало свою историю чернилами, не зная о них почти ничего, и узнало много, почти все, тогда, когда за кулисами прихорашивались, готовясь к выходу на сцену, разноцветные пасты для новых, шариковых авторучек.

Поборники авторучек с пером все еще продолжают ломать голову над тем, какие новые сплавы для пера и корпуса нужны, чтобы выдержать только что рождаемые щелочные прекрасные чернила — быстросохнущие, которые не нужно промокать, которые не боятся 
капель воды, света и воздуха, а значит, и через много лет написанные ими строчки будут так же ярки и четки. 
Но и эти самые прекрасные чернила, которые из-за недостатка стройматериала для авторучек хранятся в патентных бюро разных стран в рецептах, отойдут за ненадобностью, если кто-то вдруг вспомнит, что уж больно стар у нас писчий материал. После камня и глиняных табличек народов Междуречья, после папируса Древнего Египта, пергамента средних веков вот уже много столетий бумага да бумага. А если уж посмотреть на нее критическим оком, то придется честно признать — не так уж она хороша: и воды и огня боится, и рвется, и трется, и мнется.
И если вместо нее, как когда-то вместо гусиного пера — металлическое, кто-нибудь предложит, скажем, пленку или пластик, то появятся и принципиально новые чернила. Только станем ли мы называть их так? Вдруг это будет ультразвук или луч света, ведь выжигаем же мы на дереве!

Скорее всего будем, ведь металлическое перо совсем не напоминает перо птицы! Названия часто переживают предмет.
Зато сколько открытий уже было сделано и еще будет сделано «для кончика пера», чтоб потом великие совершались открытия «на кончике пера».