Март и после нестрогой зимы может снегопадами и морозами так заколодить дорогу весне, что даже у привыкших ко всем невзгодам ворон портится настроение. Но после равноденствия свежий снег и на ровных местах перестает сопротивляться солнечным лучам. Их тепло стекает по нагретым стволам, обтаивают замшелые подножия деревьев. На тусклой зелени крошечных островков жизни алеют спинки первых божьих коровок. Лихо барабанят дятлы, подкрепляясь кленовой пасокой. В низинах на лесовозные дороги натекает талая вода. Но в лесных оврагах, расчерченных голубыми тенями, тихо и холодно. Летят над лесом самые верные и ранние гонцы весны, а ей самой вроде как заказан вход в последнее прибежище зимы. Но это до поры до времени, пока в одни из дней не разнесется в безмолвном урочище заливистая трель, в отдалении, как полное эхо, прозвучит еще одна, а еще дальше — третья такая же: как сигнал весенней победы, зазвучат в прозрачном лесу удалые песни зябликов. И, не дожидаясь ночи, уйдет восвояси надоевшая всем зима.
А зяблики, одни самцы, прилетели несколько дней назад, но вели себя тихо, держались дружной молчаливой стайкой, не залетая в лес и кормясь на дорожных обочинах прорастающими семенами птичьей гречншки. Только вспугнутые перекликались коротким и осторожным «пинк». Были все птицы в той стайке земляками, а возможно, и сородичами, но когда пришел тот «голосистый» день, стали они друг другу неприятелями. Заняв участок, зяблик спешит заявить об этом раскатистой песней, которая слышна на территории, чуть ли не впятеро большей, чем требуется для нормальной гнездовой жизни одной семьи.
И, пока не будут выращены птенцы, хозяин не покинет этот участок и не уступит его по доброй воле другому зяблику, которому либо не досталось как опоздавшему удобного места в лесу или парке, либо не нашлось среди поотставших самок ни одной на его долю. Такие холостяки в поисках удачи вторгаются на семейные участки и смело ввязываются в драку с их владельцами. Победы они не добиваются, но иногда конфликтом может воспользоваться третий самец и беспрепятственно стать новым хозяином территории, за которую еще сражается ее прежний обладатель. Начав поединок на ветке, самцы падают на землю и бьются внизу чуть ли не до последнего изнеможения, и, когда уже ни у хозяина, ни у чужака нет сил нанести удар, над ними раздается песня третьего. Самки к таким стычкам относятся безучастно.
У всех зябликов одна-едннствеиная песня: звучная, задорная, красивая и короткая. Любители и знатоки птичьего пения и на слух улавливают в ней некоторые нюансы начала и концовки, но ее нельзя спутать с песнями других птиц. В дни утверждения прав на гнездовые участки самые ярые исполняют ее до пятнадцати раз в минуту: две секунды — песня, две секунды — пауза. Это предел. Поют всегда в полный голос, с такой силой, что громче уже и не могут, будь это в центре большого города или в глухом уголке заповедного леса. Когда в конце апреля, перед прилетом соловьев, идешь вдоль полезащитных полос Каменной степи, эти песни звучат беспрерывно, как парадный встречный марш. И в позе исполнителя напряжение и страсть.
Нередко бывает и так, что в приветливое, солнечное утро вдруг оборвет пение одни, за ним — его соседи, и с деревьев только и раздается беспокойно-монотонное «рррю-рррю-рррю-рррю...». А через час-другой выползет из-за стены деревьев сизая туча и прольется над лесом великолепным летним дождем. Но это совпадение из тех, что бывают даже у самых абсурдных примет, зяблики же рюмят, когда встревожены чем-то более опасным для них, нежели близость дождя (рюмят они и в засуху и поют в самые дождливые дни). Один певец, выбрав место неподалеку от гнезда тетеревятника, с того дня, как ястреб-мать стала проводить время не на гнезде, а на его любимом дереве, рюмил с утра до вечера, переходя на пение лишь в те немногие минуты, когда его молчаливая соседка кормила птенцов или обедала в сторонке сама.
С этим ритмичным звуком можно было бы связать происхождение названия птицы: когда слышишь его в ненастную погоду, кажется, действительно озяб певец и жалуется, что не может согреться. Но раздается это «рррю-рррю...» в самое теплое время года, в беспокойные дни гнездовых забот, и не слышно его ни тогда, когда в лесах еще держится зима, ни тогда, когда начинает свирепеть осенняя непогода. В народном названии животного обычно отражены или место, или облик, или голос, повадки, любимый корм. Ни один из этих ключей к зяблику не подходит, ибо в давние времена в селах южной России у него было как бы два имени. Собственно зябликами называли зимовавших в одиночку самцов, а летом и весной всех называли юрками. Сейчас «юрок» оставлено за другой птицей, ближайшим родственником зяблика. Весной и осенью эти два вида часто летят общими стаями.
Латинское же название зяблика переводится как юрок холостой, одинокий, неженатый, ибо при всей красоте и голосистости самцов их самки одни из самых незаметных обитателей лесов. Они и прилетают попозже, и улетают пораньше, и голосом и нарядом победнее. Но зато в семье зяблика один строитель — самка. От ее умения построить гнездо зависит и судьба будущего выводка. По искусству маскировки эта мастерица часто не знает равных среди ее пернатого окружения. Плотное, теплое, аккуратное гнездо обычно выглядит как неприметный нарост в основании отходящей от ствола ветки, как обрекшее лишайниками утолщение развилки. На березе оно как бы оклеено снаружи тонкими лоскутками бересты, на дубе в его стенки вплетены стебельки мха.
Но иногда природный талант дает осечку. Одна самка, соблазнившись ворохом грачиного пера, нащипанного тетеревятником в сосновом лесу, вместо того чтобы положить несколько перышек внутрь гнезда, облицевала его снаружи. На красноватом стволе сосны иссиня-черный ком сам лез в глаза и, конечно, был содран кем-то из лесных разбойников. Другая соорудила громоздкую, клоковатую и кособокую постройку из ваты на кустике бузины и поплатилась не только яйцами, но и своей жизнью. Насиживающая самка зяблика лежит на яйцах так крепко, что не всегда покидает гнездо даже в случае смертельной опасности.
Участие самца в постройке весеннего гнезда сомнительно или даже исключено вовсе. Но там, где у зябликов может быть два нормальных выводка в сезон, самец нередко помогает самке, разбирая первое гнездо и принося ей материал, чтобы ускорить сооружение второго.
Зяблик — одна из немногих птиц, кто без опаски относится к человеку в любой обстановке. Поющий самец позволяет смотреть на себя с расстояния трех-четырех метров, не проявляя никаких признаков беспокойства. Самка разрешает наблюдать за строительством гнезда почти с такого же расстояния. Слетков родители могут кормить буквально под ногами пешеходов. Эта особенность поведения отнюдь не следствие продолжительной жизни зябликов в городах. Лесные птицы отличаются еще большей доверчивостью, которую при первом знакомстве можно принять за устойчивую привычку, возникшую при долгом содержании в неволе: вырастили, мол, певца в клетке, принесли весной в лес, выпустили — живи, мол, как все! Так можно было бы объяснить поведение одной птицы. Но за час прогулки по лесным дорогам и тропинкам можно встретить десяток зябликов, которые спокойно будут собирать корм, пока не подойдешь к ним вплотную. Излюбленный корм взрослых птиц — всевозможные семена. Птенцов же выкармливают насекомыми, от которых в гнездовую пору не отказываются и сами. |