Какой бы ни была весна на Русской равнине — затяжной или дружной, ранней или поздней,— птичий пролет на ее просторах по-настоящему начинается с разливами рек. Будто ломает стремительное половодье запоры на сотнях широких воздушных ворот, распахивая их для разной сухопутной и водоплавающей птицы. Шумит река, и днем и ночью шумят над ней крылья и голоса перелета: стаями и в одиночку, в чистом небе и под низкими тучами спешат на родину пернатые переселенцы. Чуть пританцовывая в воздухе, вольным строем летят чибисы; едва не касаясь кончиками крыльев собственного отражения в текучем зеркале, слетаются к месту бывшей колонии светлоперые чайки; на спокойном мелководье табунятся лысухи и речные утки; мельтешат на берегах дрозды, скворцы, трясогузки...

И мимо всех, сторонкой, над прошлогодними тростниками, над залитыми ивняками медленно-медленно, едва взмахивая широкими трехцветными крыльями, летит болотный (или камышовый) лунь. Будто и не летит, а плывет, чуть покачиваясь на воздушной волне. Не глядя по сторонам, опустив голову, словно стыдясь того зла, которое причинил прошлым летом своим мирным соседям, доверчиво поселившимся на воде и речных берегах в его владениях.

Но нет, не раскаивается лунь, что обездолил тогда десятки птичьих семей, не сторонится их сейчас в покаянном молчании. Он занят охотой. Ведь только-только прошел на русле ледоход. Прибывает в займище вода, выживая из нор зимовавших в пойме грызунов. Карабкаются на кусты, гурьбой отсиживаются на ворохах сплавного мусора водяные крысы и полевки... Вот их-то, пока не оправились от катастрофы, пока не нашли новых убежищ, вылавливают цапли, серые вороны да болотные луни, чуть ли не самыми первыми из перелетных хищных птиц появившиеся на речных разливах. Птицы в эту пору не интересуют луня просто потому, что ни одну из них не поймать (это знает даже лихо распевающая на камышинке овсянка, оттого и не спешит улететь с дороги своего извечного врага). Если же и разлив беден добычей, приходится луню и лягушек ловить, летать на поля и, остерегаясь ворон, наспех осматривать лесные поляны и вырубки.

На третий-четвсртый день одинокое патрулирование самца кончается. Как-то незаметно появляется у тех камышей самка, и начинаются весенние высотные полеты с захватывающими фигурами совместного пилотажа. Судя по тому, как уверенно занял участок лунь, как без стычек и почти вежливо отвадил он отсюда двух других таких же красавцев, как нашла остатки старого гнезда и стала его достраивать самка, это неслучайная встреча. На тихие плесы, на плавучие луга телореза и камышовые крепи, где хорошая охота и легко вырастить выводок, вернулась семья прежних сборщиков живой дани.

Но дел у самки больше, и они срочные, поэтому она быстрее охладевает к воздушным играм и целиком отдается строительству нового или восстановлению старого гнезда. Еще ни единого клочка суши нет на водном просторе, а самка уже носит к тростниковому острову прошлогодний травяной сушняк. Дергает изломанные ветви рогоза, кустики плакун-травы, взлетает с ними, перехватывает на лету в лапы и прямиком несет к гнезду. Рвать такой материал трудновато, зато носить легко даже под свежим ветром, который только треплет зажатый в когтях узкий и длинный лист, как хвост у воздушного змея.

За красоту, мастерство и неутомимость полета луня без всяких оговорок можно назвать крылатым аристократом. Будь это прогулочный, игровой или поисковый полет, стремительное нападение или погоня за неприятелем, в нем видны совершенство и власть над воздушной стихией. Лишь иногда, когда над камышовым морем разгуляется штормовой ветер, кажется, что крылья луня вроде бы немного великоваты для его роста и веса. Однако когда видишь, как взлетает он из тростниковой крепи, то этого излишка уже нет. Опускаясь на добычу в гущу прямых трехметровых стеблей, лунь держит крылья поднятыми вверх и развернутыми на полный взмах. Удачным или неудачным бывает его нападение, но выбраться из густых и высоких зарослей можно только одним способом: вверх. И только такие крылья могут поднять птицу в воздух. И у лунят-слетков тоже только один путь покинуть гнездо — взлетать вверх. Длинные, широкие и сильные крылья нужны им для первого в жизни полета, и поэтому птенцы-подростки, сначала старшие, за ними меньшие, в последние дни гнездового сидения тратят время уже не на послеобеденный сон, а на тренировку — на одно-единственное упражнение. Еще до того, как крылья смогут поднять птенца хотя бы на сантиметр, он, встав на выпрямленные ноги, усердно машет ими, подпрыгивая, как бы приплясывая, на камышовом помосте гнезда. Быстро растут полетные перья, сильнее становятся взмахи крыльев, и, наконец, подъемная сила отрывает птенца от настила и возносит его над верхушками тростников. Всего на миг открывается перед ним невиданный прежде горизонт, потому что первый неуправляемый полувзлет-полупрыжок заканчивается падением на гнездо, а то — и в воду.

Жить над водой, да не побывать в ней — так бывает редко. И подчас сбитый порывом ветерка луненок, распахнув крылья, ложится на воду. Однако в его поведении не видно испуга. Он вскарабкивается, как может, обратно и несколько минут словно бы обдумывает неудачу, а потом, не обсушив перо, делает новую попытку взлететь. Умения в ней не больше, чем в первой, но и следующие неудачи не убавляют желания поскорее подняться туда, куда улетают с гнезда родители. Никто его не учит, никто ему не помогает, не показывает, как управлять полетом, и все мастерство полета взрослых луней постигается и совершенствуется им самим. У других пернатых обитателей вод птенцы из гнезд уходят или уплывают, у камышового луня — улетают.

Этот лунь не только охотник. Он один из немногих хищников, кто любит птичьи яйца не меньше вороны. А та прекрасно знает его склонность к разорению гнезд луговых и болотных птиц и весной старается прогнать луня из тех угодий, где промышляет сама. Яйца он выпивает сам, а в гнездо самке и птенцам носит убитую добычу И два с половиной месяца гнездовой жизни пара луней на реке или озере — все равно что семья ястребов-тетеревятников в лесном урочище — ловят всех, кого могут поймать, и при обилии добычи приносят птенцам больше пищи, чем те могут съесть даже с их неуемным аппетитом.

Немало вылавливают луни молодняка ондатры на воде и молодняка сусликов на суше, но больше всех достается от них птицам. До того, как хищники начинают опустошать их гнезда и ловить птенцов, птицы относятся к врагам как к добрым соседям и словно прозревают лишь тогда, когда те начинают разбой. Выводки уток, нырков, лысух практически беззащитны перед лунями. Любое приближение хищника к колонии крачек или чаек вызывает общую тревогу, и кажется, что здесь у него никогда не может быть удачной охоты. Но сильные и смелые самки, не страшась отпора, нападают на птичьи общины, когда захотят, и уносят жертвы, не потеряв ни одного собственного перышка. Только чомги словно ни во что не ставят их клювы и когти. Они, что называется, бок о бок селятся рядом с лунями и на глазах у тех сначала носят, а потом обучают своих птенцов тут же, на открытом плесе, не опасаясь нападения. Их в любой момент спасет вода.

Таким образом, в охотничьих хозяйствах с водно-болотными угодьями камышовый лунь заслуживает такого же жесткого отношения, как и серая ворона, за разорение гнезд и истребление молодняка пернатой дичи.