5 мая 1918 года в одной из больниц для бедняков в Тбилиси умирал бедный художник Нико Пиросмани. Днем раньше его соседи, осознав, что Нико не появляется на людях вот уже неделю, собрались вместе и выставили дверь в каморке, где он обитал. 56-летний «маляр», как называли его друзья, лежал в глубоком голодном обмороке. У него не было уж сил и глаза открыть.
– Почему же ты не обратился к нам? Не позвал кого-то? – схватились за седые головы добрые люди. – Мы бы не дали тебе умирать таким жестоким способом!
– О, это же наш Нико! – пояснил кто-то из самых близкий друзей. – Никогда и никому бы он не признался, что в его доме нет и крошки хлеба…
Умирающего отвезли в больницу, надеясь на чудо. Но чудеса встречаются крайне редко. На следующий день Пиросмани скончался. Перед самой кончиной он на несколько секунд пришел в себя, открыл глаза. Но на слова сил не хватило, и только скупая мужская слеза тихонько сползла на впалую небритую щеку…
Вся его жизнь была страшным испытанием. Родился Нико в 1862 году в кахетинском селе Мирзаани в обычной крестьянской семье. Малышу не было и трех лет, когда не стало родителей. Остался на попечении двух старших сестер, которые как могли заботились о брате. Но когда он чуть-чуть подрос, девушки решили перебраться в Тифлис, где, как им казалось, у них было больше шансов на то, чтобы как-то прокормиться.
Мальчишка был определен в слуги к одному богатому грузину, который требовал работы до изнеможения, а кормил подростка чем и как придется. От этого Нико всегда был очень худым и измученным, а его глаза всегда были печальны. Они оживлялись только в одном случае, когда мальчик занимался домашними животными, особенную любовь у него вызывали трудолюбивые ишаки, эта бессловесная скотинка, способная вынести даже непосильную работу.
Годам к восемнадцати Нико понял, что к месту под солнцем в Тифлисе пробиться не так-то просто. Он возвращается в родную деревню, где устраивается пастухом. Некоторое время работа на свежем воздухе очень нравилась Пиросмани, но созерцательность вскоре приелась, и он решил научиться чему-то более стоящему. В те времена по Грузии кочевало достаточно много странствующих художников, которые расписывали в селах и городах магазины, Нико вдруг тоже захотелось стать живописцем и этим зарабатывать себе на жизнь.
Получилось не сразу. Но парень был упорен. И не очень-то сокрушался из-за того, что святая святых для художника – холст – он не имел возможности купить, на это просто не было денег. Его университеты – это вывески в деревнях, причем и хозяева многочисленных ресторанчиков и магазинчиков в накладе не оставались. Ведь самодеятельный художник не требовал за работу больших денег. Они просто кормили и поили его то время, которое уходило у него на роспись, да покупали краски. Им нравилось, как Пиросмани тщательно выписывает дары природы – персики, виноград, гранаты, инжир, тыквы, яблоки и прочую снедь. На вывеске они получались очень аппетитные, и от посетителей отбоя не было.
Так и кочевал бедный художник из села в село. Нужда так и не выпускала его их своих цепких пальцев. Конечно, Пиросмани мечтал и о своем собственном доме где-нибудь в Тифлисе, и о любимой и любящей жене, и о многочисленных детишках. Но реальность была очень уж беспощадная. Даже холстом разжиться было очень трудно, а потому Нико научился виртуозно рисовать на клеенках, которыми в «кабачках» накрывали столы. Причем цвет клеенки для художника не имел никакого значения. Часть «материала» он оставлял фоном, а остальное размалевывал красками…
Народу нравилась простота, с которой Пиросмани изображал и людей, и зверей. Они были просты, и одни, и другие, но Нико считали без всякого преувеличения «пролетарским» художником.
…Маргарита появилась в жизни художника в самом начале ХХ века. Она была актрисой, и ее боготворил весь Тифлис. Многие богатые и зажиточные люди добивались ее расположения и любви, но она была неприступна, как Эльбрус, полагая, что раз она принадлежит всему народу, то не должна принадлежать никому.
Любовь бедного художника была ей в тягость. И хотя Нико любили ничуть не меньше, чем ее, она не могла переступить через себя и ответить благосклонностью. Он пытался завоевать ее с помощью картины, которую так и назвал «Маргарита», потом подкарауливая ее у дома. Она иной раз даже не одаривала его взглядом. Это приводило его в исступление – порой он падал на пыльную дорожку, по которой только что прошли ножки очаровательной Маргариты и, орошая слезами ее следы, припадал к ним растрескавшимися от любовного жара губами…
Это еще больше отталкивало красавицу от него. Как истинная христианка, она не могла понять, как этот пожилой уже, бесспорно, талантливый человек, сотворил из нее кумира. Кем она могла ему стать? Женой? Вряд ли. Ей бы для начала пришлось стать его матерью, постоянно вытирая ему слезы и поддерживая во всем. Любовницей? Но разве этот гордый и немножко сумасшедший человек мог согласиться на такое?
Апофеозом их отношений стали несколько арб, доверху наполненных цветами, которые однажды Нико Пиросмани в день своего рождения (даже не ее) прислал к ее дому. Погонщики молча складывали цветы к дому Маргариты, и вскоре вся улочка была усыпана цветами сантиметров на 40-50. Вопреки красивой легенде роз там практически не было, зато было много иранской сирени и акации, из чего можно предположить, что Нико родился весной.
Под пристальным взглядом соседей Маргарита вышла к своему Нико, и в первый и последний раз крепко поцеловала его в губы… Больше никаких отношений между ними не было…
Пиросмани пытались помочь несколько российских художников, в частности, братья Зданевичи. Но в Москве живопись бедного грузинского художника поняли далеко не все. К тому же подобные картины могли вполне создавать учащиеся художественной школы. Словом, счастливый лотерейный билет так и остался непредъявленным суровой Судьбе.
А закончить мне хочется стихотворением Павла Антокольского.
НИКО ПИРОСМАНИШВИЛИ
В духане, меж блюд и хохочущих морд,
На черной клеенке, на скатерти мокрой
Художник белилами, суриком, охрой
Наметил огромный, как жизнь, натюрморт.
Духанщик ему кахетинским платил
За яркую вывеску. Старое сердце
Стучало от счастья, когда для кутил
Писал он пожар помидоров и перца.
Верблюды и кони, медведи и львы
Смотрели в глаза ему дико и кротко.
Козел улыбался в седую бородку
И прыгал на коврик зеленой травы.
Цыплята, как пули, нацелившись в мир,
Сияли прообразом райского детства.
От жизни художнику некуда деться!
Он прямо из рук эту прорву кормил.
В больших шароварах серьезный кинто,
Дитя в гофрированном платьице, девы
Лилейные и полногрудые! Где вы?
Кто дал вам бессмертие, выдумал кто?
Расселины, выставившись напоказ,
Сверкали бесстрашием рысей и кошек.
Как бешено залит луной, как роскошен,
Как жутко раскрашен старинный Кавказ!
И пенились винные роги. Вода
Плескалась в больших тонкогорлых кувшинах.
Рассвет наступил в голосах петушиных,
Во здравие утра сказал тамада.
Поддержать проект
